Дмитрий Пригов и Свен Гундлах в квартире Андрея Монастырского. 1986. Фото: Георгий Кизевальтер/архив Музея современного искусства «Гараж»
Свен Гундлах давно ушел из искусства, еще в 1990-е, после блистательных эскапад «Мухомора» и «Среднерусской возвышенности» занявшись другими вещами. Недавно его друг и коллега художник Сергей Мироненко сообщил, что Гундлах поселился в деревне под Волоколамском, где служит в полуразрушенной церкви. А вслед пришла печальная весть, что он заразился коронавирусом и не смог преодолеть болезнь. Друзья вспоминают художника на своих страничках в социальных сетях.
Лев Рубинштейн, поэт
Очень ярко помню, как в один из весенних дней 1979 года мне позвонил какой-то молодой человек, назвавшийся Свеном Гундлахом, и сказал, что он участник художественной группы «Мухомор» (я уже к тому моменту что-то слышал о существовании такой группы) и что он и его друзья по группе хотели бы познакомиться.
Я сказал, что почему бы и нет и что мне тоже было бы интересно познакомиться. Про себя подумал, что надо бы как-нибудь узнать настоящие имя и фамилию молодого человека, назвавшего себя таким отчасти претенциозным псевдонимом.
Через пару дней пришли. Трое. Один из близнецов Мироненко (кажется, Сережа), невысокий худенький Костя с фамилией, тоже напоминавшей псевдоним, и, собственно, Свен.
Они притащили с собой вызывающе старомодный, явно найденный на чьем-то чердаке чемодан, набитый множеством арт-поделок: самодельных книжек, картинок, еще чего-то — одновременно концептуального и ужасно веселого, выполненного в обаятельно необязательной стилистике, называемой «тяп-ляп».
Ну и я им чего-то из своего показал.
Они были ужасно милые, от них прямо почти буквально шел пар энтузиазма и бурлящей креативной энергии. И им тогда было по 19 лет.
Мы посидели какое-то время, и они, подхватив свой чемодан, ушли.
Через пару дней я узнал о том, что Свен Гундлах и на самом деле Свен Гундлах. А Звездочетов действительно Звездочетов. А потом была долгая история общений и приятельства с перерывами в годы.
И вот один из них, а именно тот самый молодой человек, позвонивший мне однажды весной 1979 года и назвавшийся Свеном Гундлахом, умер. Умер от той самой поганой заразы, что дышит в затылок каждому из нас.
Светлая память, что еще можно сказать...
Саша Обухова, искусствовед
Он был честен и близок к гениальности. Настоящий дадаист. Моя [земная] вселенная снова уменьшилась.
Михаил Косолапов, художник
Вчера умер Свен Гундлах. Подцепил коронавирус от прихожанина в разрушенном храме, где последние годы служил священником. Православный батюшка Свен Гундлах, бывший «Мухомор», фронтмен «Среднерусской возвышенности», владелец преуспевающей дизайнерско-полиграфической конторы, поэт, публицист (и какой!), художник, прежде многих разобравшийся в блеске и нищете современного искусства.
Я познакомился с ним в 1996-м, кажется, когда приехал записать интервью для сборника «Кто есть кто в современном искусстве» в переулок рядом с Бульварным кольцом. Свен работал над дизайном какой-то толстой полезной книги, что-то вроде справочника или энциклопедии. «Свен, вы швед?» — «Нет, я еврей». Он был потрясающе интересный собеседник. «А чем ваш „х…й мухоморов“ отличается от „х..я Осмоловского“?» — «Наш был глобальный, мы показывали его Богу, Вселенной, нам не нужны были зрители — можно было его под кроватью выложить. Нематериальный, метафизический… А Осмоловский на Красной площади делал для прессы и в миру». — «Страшно было под землей в гробу?» (про акцию с закапыванием Свена под землю). — «А сам как думаешь? Только никакая это была не акция, не перформанс. Мы тогда называли это „выходками“. Трудно сказать, чего в наших выходках было больше — искусства или юношеского задора и дури». Цитирую тот разговор неточно, по памяти, но смысл таков.
Про выходки «Мухоморов» я слышал еще в школе, их кассета крутилась на моей стереомагнитоле «Рига-310» вперемешку с жариковским ДК и, позднее, «Среднерусской возвышенностью». Крик кикиморы Пригова я услышал раньше, чем узнал поэзию и самого Дмитрия Александровича. Рок-группа каких-то «художников», не умеющих играть на музыкальных инструментах, и ее фронтмен без слуха и голоса ворвались в топ-чарты «Московского комсомольца». Это завораживало.
История, как Свен закрыл музыкальный проект на пике популярности, шла абсолютно поперек тренда. Еще одна «выходка» Гундлаха.
Свен Гундлах. «Солдаты Борис и Глеб». 1990. Фото: собрание Музеев Людвига
Никита Алексеев, художник
В 1989, что ли, году в Стокгольме в Kulturhuset (это что-то между парижским Центром Помпиду и советским районным домом культуры) состоялась немецко-шведско-русская выставка «ИСKONSTВО». Шведские организаторы были очень скаредны по части суточных и проживания (а Швеция, как известно, страна не из дешевых), зато по каким-то своим скандинавским соображениям предоставляли почти неограниченные возможности насчет изготовления произведений, так сказать, искусства.
Начать историю, конечно, надо было с того, как приглашающая сторона встретила прибывшего из Москвы Свена Гундлаха. Имя — до карикатурности шведское. Фамилия — вроде Петров или Воробьев. Блондин с серо-голубыми глазами — и ни слова по-шведски. Шведы очень удивились.
Но насчет неограниченных возможностей.
Свен придумал вот что. В выставочном зале по периметру квадрата 150х150 см ставятся вплотную друг к другу баллончики-спреи с разной краской, форсунками наружу. А на открытии выставки приезжает автоподъемник и опускает на пипочки спреев блок камня 40х160х160 см, и из них в разные стороны света развеивается разноцветная нитроэмаль.
Организаторы заказали эту каменюгу. Через пару дней ее привезли — белый гранит, отшлифованный до такой степени, что предмет выглядел склеенным из мелованной бумаги, и нельзя было поверить, что он весит несколько сот килограммов.
В выставочный зал приехал на автопогрузчике пожилой мастер управления этим средством механизации и стал репетировать. Вместо баллончиков были поставлены скрученные из бумаги трубочки, и после нескольких попыток мастер сказал, что с точностью до доли миллиметра камень поставить одновременно на все пипочки невозможно, и, выругавшись по-шведски, уехал.
Бедный Свен... Идея пошла прахом.
Он попросил сделать подпорку под бумажный камень, его на нее установили, потом Свен огородил рабочее место стенками из картона, вручную распылил краску, а пустые спреи расставил по местам, туда, где они должны были быть.
Он был весь в нитроэмали, даже волосы в ноздрях стали разноцветными. А Kulturhuset пропитался запахом «нитры».
А перед открытием к нам на выставку пришел Микеланджело Пистолетто, один из знаменитейших представителей движения арте повера. Потому что после нас в Kulturhuset должна была быть его персональная выставка.
Микеланджело обозревал залы, прикидывая, что и как, выставка его не интересовала, но перед творением Свена Пистолетто замер и уставился на него, будто увидел грузовик, порхающий по небу.
Я был случайно рядом, мы познакомились, Микеланджело меня спросил: «Бля, это что же такое?» Я попытался объяснить, Пистолетто щелкнул пальцами и сказал: «Эх, нет у нас в Италии таких писателей, как Достоевский!»
Юрий Альберт, художник
В 1987 году в квартире Димы Врубеля состоялась групповая «Выставка современного кубизма». Кажется, идею предложил я. Идея была в том, чтобы попытаться сделать что-то исторически очень важное, но сейчас совершенно неактуальное, выставку просроченного авангарда.
Свен Гундлах тогда сказал: «Люди тысячелетиями целуются и занимаются сексом. В этом нет ничего нового. Но у каждого был свой неповторимый первый поцелуй. Так пусть это будет наш первый кубизм!»
По-моему — гениально.