Алиса Савицкая: «Премия — это не только способ поддержки, но и важный профессиональный рейтинг»

Текст: Мария Кравцова

21 августа 2020 года международное жюри Государственной премии в области современного искусства «Инновация» объявило лауреатов премии-2020. Премию (в шести конкурсных номинациях) разделили между всеми номинантами. Беспрецедентное решение жюри, которое одни члены сообщества восприняли как «триумф демократии», у других породило вопросы, касающиеся как структурного дизайна самой премии и инструментов номинирования, так и ее будущего. Обо всем этом, а также о необходимости реформы «Инновации» шеф-редактор «Артгида» Мария Кравцова поговорила с членом команды (вместе с Еленой Беловой, Александром Комаровым и Юлией Кузькиной) «Инновации», руководителем отдела выставок Волго-Вятского филиала ГМИИ им. А.С. Пушкина (Арсенал, Нижний Новгород) Алисой Савицкой.

Мария Кравцова: «Инновацию» учредили в первой половине нулевых, и в том контексте она должна была компенсировать отсутствие широкой институциональной поддержки современного искусства, но какую функцию она выполняет сегодня?

Алиса Савицкая: Мне кажется, что премия — это не только способ поддержки, но и важный профессиональный рейтинг. И реакция художественного сообщества на результаты этого года, в том числе негативная, проявила существующий запрос на такой рейтинг. Многочисленные комментарии, которые мы слышали от коллег или читали в соцсетях, были связаны с беспокойством о том, что премия в этом году утратила свою рейтинговую функцию. Кроме того, напомню, «Инновация» — государственная премия, а государство должно поддерживать современное искусство, хочется ему того или нет, — ведь это важная часть нашей культурной жизни.

Проблему я вижу в другом: институция, в руках которой премия находится, сама является игроком в поле современного искусства. Ежегодно мы видим, как проекты самой институции-организатора попадают в шорт-листы или даже выигрывают «Инновацию».

Мария Кравцова: Меня это всегда шокировало.

Алиса Савицкая: С организационной точки зрения наиболее адекватным был формат жизни премии в составе РОСИЗО. При Сергее Евгеньевиче Перове (с сентября 2015 по ноябрь 2018 года занимал должность директора Музейно-выставочного объединения «РОСИЗО». — Артгид) РОСИЗО мыслилось не как монолитная организация, а как холдинг, структурные части которого действовали довольно автономно. «Инновация» и биеннале молодого искусства были выведены в отдельное подразделение. И премия, и управлявший ею офис Кати Кибовской (Екатерина Кибовская с ноября 2016 по декабрь 2018 года возглавляла дирекцию по специальным проектам РОСИЗО и на этой должности отвечала в том числе за премию «Инновация». — Артгид) были максимально далеки, например, от Арсенала, в котором я работаю. То, что сейчас премия вновь оказалась внутри институциональной структуры, которая занимается созданием художественных проектов, — не очень хорошо. У «Инновации» должен быть отдельный офис и отдельная команда. Кто-то из нас — сотрудников ГМИИ, или Арсенала, или других филиалов — может в эту команду входить, но по своей сути это должно быть автономное институциональное образование, которое занимается содержательной проработкой премии и ее организацией. Также нужно отметить, что премия является очень серьезной нагрузкой для институции — например, сейчас в Арсенале я вижу проблему в распределении времени, ресурсов и творческих сил команды между «Инновацией» и многочисленными проектами (выставками, фестивалями, художественными программами), которые мы реализуем в течение года.

Мария Кравцова: Вы совершенно правы, когда говорите о премии как о рейтинговом механизме. Но мы прекрасно понимаем, что рейтинговые механизмы выстраивают иерархии, тогда как в сообществе я вижу движение к демократизации, к внеиерархичным отношениям между акторами. Именно поэтому решение жюри наградить всех номинантов сначала было встречено на ура. Такие же попытки переосмыслить художественные премии как институт мы видим и в других странах. Так, жюри Turner Prize, разделило на всех номинантов шорт-листа (по их же инициативе) премию 2019 года, переформатировав таким образом награду в стипендию для художников.

Алиса Савицкая: Мне кажется, что премия может и, безусловно, должна быть системой поддержки. Плюс «Инновации» заключается в том, что за 15 лет своего существования она уже сформировалась как бренд. Показателен тот факт, что уже второй год львиную долю бюджета премии составляют средства Правительства Нижегородской области. Для области «Инновация» — важный федеральный проект, работающий на позитивный культурный имидж региона и откликающийся на запрос локального культурного сообщества. Было бы здорово, если бы в дальнейшем (и над этим должен работать отдельный офис со своим пиаром и фандрайзингом) «Инновация», пользуясь своим статусом и репутацией, привлекала партнеров и спонсоров для расширения возможных форм поддержки художников и других участников культурного процесса. Рейтинг как соревнование, церемония как событие — важные репутационные вещи, в которых партнерам может быть интересно участвовать.

Премия важна для художников, которые, например, попадая в шорт-лист, отмечают это потом в своем CV. Она является одним из формальных критериев, формирующих статус того или иного автора. Денежный приз тоже имеет значение, хотя сейчас его размеры далеки от желаемых. Разделение призового фонда между всеми участниками в этом году носило в первую очередь символический характер, было декларацией на будущее: иногда нужно остановиться, пересмотреть правила и что-то сделать по-другому — например, вывести на первый план не соревнование, а поддержку.

Было бы хорошо в будущем внедрить в структуру премии дополнительные механизмы поддержки: создать грантовый фонд, стипендии, резиденции. Например, уже много лет в структуре премии существует специальный приз — резиденция, которую присуждает Французский институт. Таких дополнительных опций могло бы быть больше. Если посчитать, сколько людей принимает участие в создании проектов, попадающих в шорт-лист «Инновации», то получается в общей сложности 70–80 человек (художники, кураторы, продюсеры, дизайнеры), которым можно адресовать разные дополнительные бонусы.

Мария Кравцова: Рассуждая о необходимости реформы «Инновации», мы не можем не поговорить о том, что премия недавно уже пережила трансформацию — ее структура перестраивалась в середине 2010-х. Например, исчезла номинация «Теория, критика, искусствознание», содержание других номинаций было перекодировано. Я тогда попыталась вступить в полемику с Екатериной Кибовской, изложив аргументы против ее решения убрать из числа номинаций «Критику», но отклика не нашла. При этом мы прекрасно понимаем, что критика, которую я метафорически сравниваю с печенью, перерабатывающей и трансформирующей вредные для организма вещества, является одним из важных институтов художественной системы. И изъятие из номенклатуры государственной премии именно этой номинации я восприняла как совершенно определенный, нивелирующий жест власти по отношению к определенному сообществу, которое всегда занимало критическую позицию относительно государственной политики в сфере искусства и шире — культуры. Катя тогда в ответ мне написала, что функции этой номинации остаются за «Книгой года», которую поддерживал фонд «U-Art» супругов Манашеровых. Но мне кажется, что «Книга года» и «Критика, теория, искусствознание» несколько несоразмерны. И хотя актуальная критика никогда не удостаивалась «Инновации» — например, в начале 2010-х на премию безуспешно номинировался портал OpenSpace, где шеф-редактором раздела «Искусство» была Екатерина Дёготь, изменившая границы критического поля и отношение к критике в самом коммьюнити и за его пределами, — потенциал у этой номинации все же был. Меня реально расстраивает, что важные для актуального контекста проекты, не упакованные при этом в «кирпич» издания на бумаге, после реформы премии в середине 2010-х были символически вычеркнуты из актуального, видимого художественного процесса.

Алиса Савицкая: OpenSpace был редким и приятным исключением в шорт-листах «Инновации». Большую часть заявок в номинации «Теория, критика, искусствознание» традиционно составляли книги. Критика — это наше желание, а книга — данность. То, что эта номинация оказалась дополнительной и спонсорской, — это, безусловно, проблема. И эту проблему мы полностью осознали в нынешнем году, когда фонд «U-Art» не смог по ряду причин нас поддержать. Ушел спонсор — ушла номинация. Всё. Если бы «Книга года» была в основном списке минкультовских номинаций, такого бы не произошло. Структура премии должна включать основные номинации, программу-минимум, которая реализуется в любом случае — в экономический кризис, в пандемию, при любым условиях и обстоятельствах. Вместе с тем, должна быть и программа-максимум в виде дополнительных спонсорских номинаций, стипендий, стажировок и так далее.

Мария Кравцова: Среди номинаций, от которых в ходе реформы Кибовской также пытались отказаться, был «Региональный проект». Я тогда писала Кате, что поскольку у нас география часто выступает против искусства, может получиться так, что без этой номинации чаще всего будут выигрывать столичные проекты, и мы получим дисбаланс между столичным художественным процессом и региональным. В результате номинация была сохранена, но появился достаточно плохо, как мне кажется, артикулированный «Проект года», дублирующий, на мой взгляд, ряд других номинаций. Надо сказать, что с тех пор я вообще изменила отношение к номинации «Региональный проект» и сегодня не стала бы настаивать на ее сохранении, потому что с моей нынешней точки зрения она представляется мне несколько дискредитирующей художественный процесс вне столиц.

Алиса Савицкая: Я с этим не согласна. Описание номинации «Региональный проект» при Екатерине Кибовской получило ряд существенных уточнений. Если в предыдущей редакции в эту номинацию попадало все, что делалось в регионах, то в положении 2017 года «Региональный проект» был четко проартикулирован как проект, влияющий на развитие конкретной территории. «Региональный проект» никоим образом не дублирует ни «Проект года», ни «Куратора года». Он связан не столько с новыми кураторскими идеями, сколько с воздействием современного искусства на локальную территорию. Например, проект «48 часов Новосибирск», развивающий многолетнюю традицию берлинского фестиваля 48 Stunden Neukölln, уникален не новизной кураторского высказывания, а новыми моделями отношений между институциями, художниками и зрителями Новосибирска.

Номинация «Региональный проект» ущемляет права не регионов, а, как ни странно, столичных проектов. Московские инициативы тоже могут быть связаны с локальными сообществами, отдельными улицами и районами, сквотами и клубами — своеобразными «регионами» внутри столицы, но в номинацию «Региональный проект» сегодня они попасть не могут. Нужно ли восстановить справедливость и скорректировать этот пункт положения о премии — вопрос.

Еще один вопрос, который нужно задать региональным институциям: насколько им статусно нужна и важна именно эта номинация? По опыту работы в Нижнем Новгороде и со слов коллег из других городов я знаю, как почетно вернуться с «Инновацией» в свой регион. Деятельность, которую не замечали местные власти или не поддерживал местный бизнес, оказывается оцененной на федеральном уровне. Победа или попадание в шорт-лист премии небольшой выставки, локального фестиваля, культурного центра или образовательной программы может быть одним из способов легитимизации культурной активности на местах. Если мы убираем эту номинацию, то лишаем регионы такой формы поддержки.

Что касается номинации «Проект года», то к ней я отношусь с симпатией, хотя и признаю, что она требует более внятного описания в положении о премии. Я очень радовалась, когда она появилась, потому что из нее стали уходить блокбастеры вроде выставки «Комар & Меламид» или Уральской индустриальной биеннале. Раньше подобные тяжеловесы монополизировали кураторскую и региональную номинации, где проекты меньшего масштаба просто не выдерживали конкуренции. С появлением «Проекта года» оживилась кураторская номинация — экспертный совет премии стал уделять внимание заявкам молодых кураторов, камерным выставкам и проектам с небольшим количеством участников. Таким образом, номинация «Проект года» оказалась очень важна для балансировки сил.

Не будем забывать, что «Проект года» посвящен еще и междисциплинарными проектам, и в это тоже плюс данной номинации. Я помню, сколько было споров внутри нашей арсенальской команды по поводу оперы «Марево» нижегородской арт-группы «ПРОВМЫЗА». Мы расценивали этот проект не столько как художественный, сколько как театральный, возили его на «Золотую маску». Победа «Марева» в «Инновации» за 2012 год не только обрадовала нас, но и очень удивила.

Среди проблемных номинаций, кроме почившей «Теории, критики, искусствознания», я бы отметила «Образовательный проект». На мой взгляд, это одна из самых сложных номинаций с точки зрения описания и позиционирования, в нее попадает буквально все, хоть как-то связанное с просветительской деятельностью: от магистерской программы Дальневосточного университета до подростковой школы «Каскад», от культурного центра «Пятый этаж» в Кирове до всевозможных экскурсионных программ, мастер-классов и медиации. Где граница между образовательной функцией, просветительской и музейным сервисом, предполагающим сегодня разные формы коммуникации со зрителями? Каждый современный музей сегодня должен делать экскурсии, инклюзивные программы, детские студии, но почему в рамках «Инновации» мы относим все это к образованию? И как потом из этого многообразия номинантов выбирать победителя?

Мария Кравцова: Давайте обсудим механизмы номинирования, потому что они тоже довольно сложны, на мой взгляд. Мне каждый год звонили из московского офиса ГЦСИ и просили что-нибудь номинировать. Но когда я вчиталась в правила, оказалось, что мы не можем это делать по юридической причине. В правилах было четко прописано, что номинировать могут только некоммерческие организации, а до прошлого года «Артгид» был «ООО», ведь до того, как появился наш портал, «Артгид» представлял собой издание на бумаге, которое продавалось в музеях и киосках «Пресса», то есть формально был коммерческим проектом. Cуществующее положение в принципе не давало изданиям по искусству, которые в рамках своей профессиональной деятельности следят и оценивают художественный процесс, выдвигать номинантов на премию. Еще один момент, которые меня беспокоит и который обнажил случившийся «триумф демократии», — самовыдвижение институций. Среди награжденных в этом году проектов превалировали проекты Московского музея современного искусства. Несомненно, это очень серьезная институция с интересной программой, достойная всяческого поощрения, но случившееся продемонстрировало, что механизм премии довольно легко взломать, просто каждый год оптом подавая все свои проекты на «Инновацию», равно как и на другие премии и конкурсы. То есть конкуренция со стороны MMOMA все-таки несколько нечестная. Мы видим превалирование в шорт-листе или лонг-листе той или иной институции, но не видим проектов других институций, которые либо не додумались до такой хитрой стратегии, либо (как, например, «Гараж») принципиально не номинируют сами себя ни на какие премии. До меня много раз доходила инсайдерская информация с обсуждения номинантов экспертным советом, и во время этого обсуждения оказывалось, что многие достойные, прозвучавшие проекты были просто «забыты», их никто не номинировал.

Алиса Савицкая: Здесь надо задать вопрос экспертам, которые по нынешнему положению также имеют право номинирования, но не часто им пользуются.

Мария Кравцова: Я честно скажу, сама процедура номинирования с предоставлениями всех согласий довольно проблематична. В последний раз я собирала и заполняла все необходимые бумаги и формы сама по ночам, в редакции меня никто не поддержал, сказав, мол, Маша, ты в это вляпалась — давай, делай все сама.

Алиса Савицкая: Начнем с пункта «проблематично». До тех пор, пока нам будет «проблематично» подать заявку, у нас не будет нормальной премии. Я считаю, что те институции, которые подают оптом свои проекты, поступают правильно. Я предлагаю брать пример с ММОМА, МАММ, Фонда Владимира Смирнова и Константина Сорокина, которые считают номинирование проектов и художников частью своей профессиональной деятельности. На протяжении десяти лет работы в Арсенале я занималась оформлением заявок на премии. Мне приходилось переписывать за художниками тексты, переводить их на английский язык, обрабатывать фотографии и так далее. У меня никогда не возникало вопроса, зачем я это делаю. Моя работа как куратора — продвигать художников, с которыми я работаю и за деятельностью которых слежу.

Да, институция может занять позицию профессиональной скромности и не подавать собственные кураторские проекты, но при этом никто не мешает номинировать, например, отдельных художников, которые участвовали в этих проектах. Это вопрос общей институциональной ответственности и стратегии подачи заявок: какими принципами мы руководствуемся, что номинируем, а что — нет. Плюс это вопрос ответственности отдельных кураторов, которые работают в институции и следят за процессом. Не может быть какой-то универсальной модели. Важно, чтобы все подавали заявки по максимуму, чтобы картина художественного процесса, которая проецируется через премию, была наиболее полной и объемной.

Мария Кравцова: Кто еще может номинировать? Премия Кандинского, например, допускает персональное самовыдвижение, и любой человек или институция, вне зависимости от ее коммерческого или некоммерческого статуса, может подавать заявки. Как я понимаю, сейчас, согласно положению «Инновации», номинировать могут исключительно некоммерческие институции.

Алиса Савицкая: Наличие внутри «Инновации» дополнительного фильтра в виде отсутствия возможности персонального самовыдвижения — это плюс. Премия Кандинского и «Инновация» устроены по-разному. Но именно существование обеих создает определенный баланс в нашем художественном поле. Мое мнение по поводу коммерческих и некоммерческих институций может прозвучать цинично, но мне кажется, что большинство институций в нашем капиталистическом мире являются коммерческими.

Мария Кравцова: Это правда, даже если они при этом планово убыточные.

Алиса Савицкая: Исключения редки и чаще всего представлены благотворительными фондами. Музеи сегодня являются коммерческими структурами, которые, среди прочего, ориентированы на зарабатывание денег. Поэтому пункт положения о премии, связанный с тем, какие юридические лица могут номинировать на премию, а какие нет, должен быть изменен. Тем более что существующие сегодня ограничения все равно не работают. Например, многие галереи, которые мы считаем коммерческими, имеют также некоммерческие юридические лица (фонды) и абсолютно легально подают заявки, в то время как какая-нибудь небольшая региональная инициатива зарегистрирована как ИП и не имеет права номинирования. Поэтому возможность подачи заявок должны получить все институции с соответствующими ОКВЭДами, связанными с культурной деятельностью, — этот вопрос нужно прорабатывать с юристами.

Мария Кравцова: Вы говорили о том, насколько важно региональным проектам быть замеченными Москвой. При этом год назад премия «децентрализовалась», переехав в Нижний Новгород.

Алиса Савицкая: Говоря «московская», я имела в виду федеральный уровень. Важно быть замеченным и отмеченным на «федеральном уровне». Да и учредившее премию Министерство культуры Российской Федерации находится в Москве.

Если говорить про переезд «Инновации» в Нижний, мне кажется, что среди прочих своих функций «Инновация» могла стать прекрасным ресурсом развития разных территорий. «Инновацию» можно уподобить модели «Манифесты»: премия, которая переезжает из города в город и получает поддержку от региональных правительств. «Инновация», в свою очередь, тоже могла бы стать инструментом поддержки территории, ведь это крупное федеральное событие, которое привозит в регион лучших художников, кураторов, критиков. Привозит не в режиме экспансии — «мы приедем и вас научим», — а в более демократичном ключе. «Инновация» в Нижнем Новгороде стала очень важным событием для местного художественного сообщества, которое получило возможность принимать у себя в качестве гостей топовые фигуры российского современного искусства. Благодаря этому возникло множество новых горизонтальных связей и неформальных знакомств.

Мария Кравцова: Давайте поговорим о составах жюри и экспертного совета. С одной стороны, экспертные советы и жюри многих премий и конкурсов годами тасуют одних и тех же людей, с другой — в рамках «Инновации» проявилась тенденция расширения составов этих органов за счет включения в них региональных коллег. Еще один мой вопрос касается большого количества иностранцев в жюри «Инновации» этого года.

Алиса Савицкая: Принцип формирования экспертного совета в положении о премии на данный момент не прописан. В прошлом году мы пошли по пути межрегиональности — нам хотелось, чтобы экспертный совет представлял широкую географию. Минусом этой ситуации стало то, что люди, которые активно работают на своих территориях, одновременно оказались и в экспертном совете, и в шорт-листах. С этим конфликтом интересов в прошлом году мы справиться не смогли. В этом году в состав экспертного совета вошли победители либо участники проектов-победителей прошлого года, и, надо признать, очевидных конфликтов интересов удалось избежать. Что касается жюри, то собрать его еще сложнее, чем экспертный совет. Членами жюри, хотим мы этого или нет, должны быть институциональные и кураторские супертопы. Статус членов жюри должен отличаться от экспертного совета, они должны быть рангом выше.

Мария Кравцова: Как эти ранги измерять? Получается иерархия чисто административного характера.

Алиса Савицкая: Да, административного. И в российской ситуации иерархия административного характера уперлась в потолок, поэтому в прошлом году мы приняли решение делать жюри преимущественно, международным. Я наблюдаю работу международного жюри уже два года, и никаких сомнений в качестве и компетенциях она у меня не вызывает. Даже в этом году, хотя жюри приняло решение не выбирать победителей, обсуждались все заявки и возможные победители.

На претензию «ну, иностранцы, они не знают контекста, они не понимают, где и как это все происходит», я могу ответить, что мы очень часто живем иллюзией того, что сами что-то знаем и понимаем. Люди, которые изначально не понимают контекста, но пытаются в нем разобраться, могут прийти к большему пониманию, чем условно «местные». Иностранные члены жюри не говорят: «О, мы же знаем этого куратора или этого художника и приблизительно понимаем, что он делает», а досконально отсматривают все материалы заявок, включая приложения, видеодокументации, сопроводительные тексты.

Если говорить о будущем премии, то я не уверена, что в положении должны быть прописаны жесткие правила формирования экспертного совета и жюри. Наоборот, здесь полезна гибкость: например, сегодня — международное жюри, а на следующий год — полностью российское. Единственное условие, которое нужно четко прописать, — это неноминирование своих проектов тот год, когда ты входишь в экспертный совет или жюри.

Мария Кравцова: Должна ли оплачиваться работа экспертного совета и жюри?

Алиса Савицкая: Да, безусловно.

Мария Кравцова: Но у нас принято считать, что приглашение войти в состав экспертного совета или жюри — это уже само по себе награда, подтверждение высокого статуса в сообществе, но не работа, которая должна быть оплачена. Хотя по опыту я знаю, сколько времени и сил уходит на ответственную работу с заявками, их рецензирование и так далее.

Алиса Савицкая: Согласна, но ни в прошлом году, ни в этом у нас не было возможности платить гонорары. Это неправильно, пытаться оправдываться я не буду, однако хочу с благодарностью упомянуть партнерские и дружеские отношения, которые связывают нас с экспертами и членами жюри, — многие из рады поддержать своим участием премию, которую считают нужной и важной. Иностранным членам жюри и экспертам из разных городов премия дает возможность путешествовать. И здесь я отдельно хочу поблагодарить жюри этого года, которое согласилось работать с заявками, хотя из-за пандемии приезд в Россию оказался невозможен.

Мария Кравцова: Мне кажется, что, обсуждая будущее «Инновации», надо учитывать, что мы не знаем, в какой ситуации окажемся через пять лет. Все очень быстро меняется, и любая институция сегодня должна не бояться рефлексии и понимать, что трансформация должна быть частью ее институционального механизма.

Алиса Савицкая: Да, безусловно, и это возвращает нас к вопросу о том, что премии нужна отдельная небольшая команда, которая занималась бы ею круглогодично. Принимающие институции могут включаться в подготовку выставки, в пиар, в работу с гостями, в параллельные программы, в разные дополнительные активности, но основная работа, связанная с конкурсной процедурой, должна выполняться отдельным офисом. И первая задача, которую этому офису необходимо поставить перед собой, — изучение социологии художественного сообщества: кто что думает про номинации, какие есть запросы, какие потребности и интересы, для кого эта премия важна и почему. Благо в 2020 году существует миллион методик соучастного проектирования.

Беспрецедентное решение жюри в этом году «подарило» колоссальный срез мнений и рассуждений о премии. Впервые за все время существования «Инновации» столько людей начало говорить о ней как о профессиональном институте — обсуждать не отдельные номинации в стиле «Здорово! Выиграл мой любимый художник!» или «Негодяи, опять не дали вот этому!», а премию в целом. Итоги «Инновации-2020» вытолкнули нас всех из замкнутого пространства личных интересов и поставили на определенную дистанцию, которая помогла увидеть механизм премии целиком и во всех деталях — от юридических документов и описания номинаций до состава жюри и механизмов его работы. Это очень кризисный, но позитивно кризисный момент, который открывает перед премией новые перспективы.