Вечер балетов Ратманского еще весной должен был стать гвоздем фестиваля балета "Мариинский", традиционно включающего звонкую премьеру. Но мартовские планы по известной причине сорвались. Теперь же возвращение на сцену "Лунного Пьеро" и "Concerto DSCH" вместе с российской премьерой "Семи сонат" выглядит еще более своевременным выбором - спектакли коротки и рассчитаны на небольшой состав исполнителей.
Фото: Наташа Разина /пресс-служба Мариинского театра
"Concerto DSCH" с его воспоминанием о советской эстетике давно любим публикой. "Лунному Пьеро" зрительский успех был обеспечен благодаря неизменному участию Дианы Вишневой, для которой он и был создан. На этот раз в главной партии выступила Виктория Терешкина - не многогранная клоунесса, а эталонная классическая балерина. Но спектакль обнаружил легированную сталь конструкций: хореографические комбинации, лишившись прихотливой игры настроений и линий, обрели предсказуемую организованность рисунка.
А центром вечера стали 35-минутные "Семь сонат" на музыку Доменико Скарлатти. Созданные почти одновременно с "Лунным Пьеро" и "Concerto DSCH" - премьерами 2008 года, - они в то же время по разные стороны водораздела. Того, что отделил плодотворный московский этап от еще более интенсивного американского периода творчества Ратманского. "Семь сонат" были поставлены в 2009 году для его новой компании, Американского балетного театра. Они отсылают к неоклассической американской традиции - балетам Баланчина и особенно Джерома Роббинса, его "Танцам на вечеринке", "В ночи", "Другим танцам". И в то же время они наполнены той ликующей спонтанностью, воздухом, непредсказуемостью и легкостью духа, которые он не мог себе позволить в академических рамках наших театров.
В "Семи сонатах" Ратманский выбирает конфигурацию, многократно апробированную Роббинсом и его последователями. Три пары он сначала соединяет вместе, затем представляет четырех участников в вариациях, устраивает дуэты, четыре па де труа и возвращает на сцену всех участников в общем финале. Танцовщики унифицированы одинаковыми белоснежными костюмами (художник - Холли Хайнс), пуантовой лексикой и узнаваемыми любимыми хореографическими знаками Ратманского - внезапными обморочными опаданиями, позами с оттяжкой, застывающими в воздухе прыжками.
Мерное раскачивание танца на волнах невозмутимого ритма Доменико Скарлатти (партия фортепиано - Александра Жилина) точно передают Екатерина Кондаурова и Роман Беляков, Мария Хорева и Филипп Степин, Алина Сомова и Роман Малышев. Но только на первый взгляд эта хореография кажется обезличенной: каждая партия в балете носит индивидуальный, портретный характер, каждый дуэт или трио - это тонкая вязь невысказанных эмоций и отношений, ненавязчивых, дружеских, платонических, тиранических.
Теплый свет иронии всегда окутывает постановки Ратманского, но, вероятно, не подлежит передаче через зум
Здесь и обнаруживается подвох заочной работы с хореографом. Если Екатерина Кондаурова, на протяжении двадцати лет участвовавшая во всех постановках Ратманского в Мариинском театре, при поддержке Романа Белякова насыщает свою партию собственными экспрессией и драматизмом (пусть несколько избыточными для этой воздушной хореографии), если временами находит проникновенную лирическую интонацию Алина Сомова, то Мария Хорева и Филипп Степин остаются в рамках честного экзерсиса. И никто из исполнителей, за исключением Романа Малышева, не распознает легкой иронии.
Теплый свет иронии всегда окутывает постановки Ратманского, но, вероятно, не подлежит передаче через зум.