Олимпийские игры в Москве могли не состояться, но в итоге стали для страны потрясающим праздником. Об этом в интервью RT заявил заслуженный тренер СССР по лёгкой атлетике Валерий Куличенко. По его словам, бойкот сборной США не сделал соревнования менее значимыми. Кроме того, специалист впервые рассказал, почему запретил переливать кровь своим спортсменкам, развеял легенду о тайных записках главного фармаколога команды Григория Воробьёва и вспомнил обстоятельства двух своих отставок.
- РИА Новости © Моргулис
«Олимпиада могла не состояться»
С Валерием Куличенко мы встретились впервые после долгого периода изоляции — в знаменитом Доме на набережной напротив Кремля. Эту квартиру специалист получил как раз после Олимпийских игр в Москве благодаря ходатайству министра спорта СССР Сергея Павлова.
— Готовились мы к той Олимпиаде, конечно, по-страшному. Покойный Валентин Сыч (заместитель председателя Спорткомитета СССР. — RT) держал все команды в кулаке. Регулярно собирал планёрки с участием всех руководителей олимпийских сборных, и этих совещаний тренеры боялись как огня. Потому что он досконально знал всё, что происходит. Если замечал в докладе наставника ту или иную неточность, устраивал публичный разнос, не выбирая выражений.
Главной установкой Спорткомитета тогда была позиция, что за всё происходящее в команде несёт ответственность старший тренер. Поэтому личные наставники в сборных не должны были вообще находиться. Единственным исключением был Николай Малышев, работавший с Татьяной Казанкиной, которая как двукратная олимпийская чемпионка монреальской Олимпиады была на особом счету. Кроме неё, у специалиста тренировались ещё две спортсменки, поэтому мы и пошли на такой шаг.
— Правда ли, что в ходе Олимпиады в Москве вы отказались получать знак заслуженного тренера СССР?
— Не совсем. Тогда ведь звание заслуженного тренера, как и звание заслуженного мастера спорта, давали только за олимпийскую победу или за две на чемпионате мира. Когда Надежда Олизаренко выиграла золото на дистанции 800 м с мировым рекордом, заместитель председателя Спорткомитета СССР Валентин Сыч мне сказал: мол, готовься, получишь значок на утренней торжественной линейке — была такая традиция. Вот я и попросил присвоить награду её личному наставнику Борису Гноевому, который в своё время нашёл эту спортсменку и довёл до уровня мастера спорта, прежде чем она попала ко мне в сборную. Сыча я тогда уговорил, хоть и со скрипом. Сам позвонил Борису, сделал ему пропуск в Олимпийскую деревню. А уже в самом конце Олимпиады это звание вручили и мне.
— В исторических архивах существует записка Леонида Брежнева в адрес Константина Черненко, в которой он выражал большие сомнения в необходимости Игр — слишком они затратны и непредсказуемы с точки зрения политических диверсий. Даже предлагалось рассмотреть на политбюро вариант отказа с уплатой штрафа.
— Вполне допускаю, что Олимпиада действительно могла бы не состояться, если бы не председатель Спорткомитета Сергей Павлов. В то время его политический вес был невероятно велик, к тому же именно он добился права проведения Игр-80 в Москве. Действительно ходили слухи, что генсек был не в восторге, хотя мне кажется, что на самом деле этот вопрос всерьёз не обсуждался. Всё-таки СССР по тем временам был грандиозной спортивной державой, да и сама Олимпиада стала для страны потрясающим праздником. Рыдали ведь все, когда олимпийский мишка улетал в небо на церемонии закрытия. А открывал соревнования наш легкоатлет Виктор Санеев — сделал круг по «Лужникам».
— Санеев стал на тех Играх вторым, хотя знаменосца сборной, как и факелоносца, негласно выбирали из числа атлетов, которые не должны потерпеть поражение ни при каких обстоятельствах. Когда на Олимпиаде в Сеуле было решено доверить знамя 20-летнему Александру Карелину, от руководства борцовской команды требовали чуть ли не гарантию, что этот спортсмен выиграет золото.
— К тому времени Санеев был трёхкратным олимпийским чемпионом, поэтому его и выбрали. Когда в 2000 году я привёз команду на Олимпийские игры в Сидней, то специально разыскал Виктора, который уже много лет жил в Австралии, и пригласил его в команду — познакомить с ребятами. Он тогда, кстати, и рассказал, как по собственной глупости проиграл в Москве эстонцу Яаку Уудмяэ — чиркнул шипами по земле во время тройного прыжка.
— Правда, что специально подготовленные служащие «Лужников» во время состязаний копьеметателей настежь открывали противоположные ворота стадиона, чтобы сквозной поток воздуха нёс советские снаряды дальше?
— История красивая, но не думаю, что она реальна. Наверное, таким образом можно добиться преимущества в пару-тройку сантиметров. Но наш Дайнис Кула выиграл тогда у Сергея Макарова более полутора метров, а тот, в свою очередь, опередил немца Вольфганга Ханиша на 2,92 м. Так что сказки всё это. Другой вопрос, что под конец Игр, когда у советских легкоатлетов было уже под четыре десятка медалей и они продолжали сыпаться, тот же Сыч смеялся — мол, успокойтесь уже, хватит выигрывать… Мы же просто радовались, понимали, что сделали для страны великое дело.
— Были ли основания предполагать, что результат окажется настолько выдающимся?
— На него тогда работали очень много людей. Года за два до Игр всем главным и старшим тренерам было велено составить списки спортсменов, которые могли претендовать на медали, с тем, чтобы их курировали ведущие специалисты Академии наук. Это касалось прежде всего медицинских вопросов, связанных со здоровьем людей, с их восстановлением и, соответственно, способностью показывать высокие результаты.
— У вас не было опасения, что методы могут оказаться запрещёнными?
— В тот период многое было разрешено. Например, считался абсолютно легальным метод гемотрансфузии, когда у спортсмена забирался определённый объём крови, она обрабатывалась на центрифуге, обогащаясь эритроцитами, а перед стартом возвращалась тому же самому человеку. У наших ребят на каком-то из последних предолимпийских сборов тоже кровь взяли, но вы помните, какая во время Игр стояла погода?
— Было очень жарко?
— Именно. Мне тогда позвонил тренер серебряной медалистки Игр-1972 в Мюнхене в беге на 800 м Ниёле Сабайте. Литва в те времена имела хорошие контакты с Западом, и информации, в том числе относительно фармакологии, у их специалистов было достаточно много. Он меня и предупредил, чтобы ни в коем случае не позволял делать моим девчонкам переливания, потому что на жаре вязкость крови сильно повышается и сердце перестаёт справляться с её проталкиванием.
Перед Олимпиадой от Сыча поступила команда отправить всю команду в институт крови, чтобы сделать спортсменам обратное переливание. Пришёл к Валентину Лукичу и сказал, что делать этого не стану, объяснил причину. Он долго на меня кричал, топал ногами, и в итоге я получил право поступить так, как считаю нужным. Но в случае неудачного выступления женщин я немедленно пишу заявление об уходе и оставляю свой пост.
— Наверняка были и такие, кто подчинился?
— Были. Не стану называть имена, но ни один из спортсменов, кому сделали переливание, не сумел показать результат — люди еле доползали по той жаре до финиша. Не знаю уж, нужно ли об этом сейчас говорить.
— Но фармакологическими методами всегда пользовались все ведущие спортсмены мира.
— Это действительно так. Сейчас, например, стало известно, что британцы в ходе Игр-2012 использовали экспериментальный препарат, разработанный для спецназа США и позволяющий повысить выносливость и стрессоустойчивость. В своё время у нас для этих же целей применялся бромантан, созданный для советских солдат в Афганистане. Всё это было и есть, никуда от этого не денешься.
— Многие из подобных препаратов сейчас проходят по разряду терапевтических исключений.
— Когда подобная практика в спорте только появилась, мы оказались в сложном положении: врачей, способных профессионально разбираться в этом направлении, в стране не нашлось, а весь мир двинулся именно этим путём. Тогда мы и отстали. К сожалению, у нас до сих пор нет сильных спортивных медиков. Что они могут порекомендовать атлету? Только то, что им выдадут. Вот и рекомендуют одно и то же и спринтерам, и марафонцам, и метателям. Разве так можно?
«Казанкина написала на меня донос»
— Какую медаль московской Олимпиады вы бы назвали самой ценной?
— Наверное, спринт, где Людмила Кондратьева выиграла у двух немок. На самом деле наиболее ценным на тех Играх были не медали, а атмосфера соревнований: все уверенные в себе, все смеются, нет ни одного хмурого лица.
— И ни одного ЧП за всю Олимпиаду?
— Удивительно, но не случилось. Понятно, что все сборные сопровождали ребята в погонах, но это внимание не было навязчивым. Не так, как бывало на других соревнованиях за границей, когда в последний день команду везут на три часа в громадный торговый центр и заранее предупреждают, что неявка на обратный автобус приравнивается к побегу и будет иметь для каждого из опоздавших тягчайшие последствия. И ты мчишься по этому магазину сломя голову, покупаешь что-то на ходу, не слишком всё это рассматривая.
На чемпионате мира 2001 года в Эдмонтоне, где я впервые обыграл американцев, помню, повёл своих девчонок в магазин, где торговали евреи-эмигранты. На эмоциях говорю: «Можете купить здесь себе всё! И дублёнки, и водолазки модные, и что угодно!» И вдруг слышу тихий голос над ухом: «Валерий Георгиевич, вы слишком далеко заходите». Повернулся — никого рядом нет, только чья-то спина удаляется.
— Как вы реагировали на разговоры о том, что медали московской Олимпиады не могут считаться полноценными, поскольку там не выступали спортсмены из США?
— Мы ведь уже тогда предполагали, что не поедем на следующие Игры. Должна была быть ответная реакция на бойкот Москвы, ведь отношения с США были очень жёсткие, штыки в штыки. Получается, что и в Лос-Анджелесе олимпийские победы были не слишком полновесными. Понятно, что всё это обсуждалось, но говорили так: золотая олимпийская медаль — она и есть золотая медаль, никто её не отнимет. И ордена за них давали, и премии.
— Насколько серьёзной на Олимпиаде-80 была фармакологическая поддержка наших сборных?
— За всю медицину в нашей команде вплоть до 1996 года отвечал Григорий Воробьёв, и работал он совершенно автономно: нас, тренеров, к этой кухне просто не подпускали. И каждый личный наставник что есть сил старался Грише понравиться, чтобы его спортсмен был включён в список на первоочередное получение тех или иных препаратов.
— Запрещённых?
— Почему? Абсолютно легальных — тех, что использовались для восстановления. Просто спортсменов было очень много, а количество качественных импортных медикаментов лимитированно. После того как Воробьёва в 1996-м выгнали за слив на Запад всей информации по бромантану, он уехал в США к сыну. Спустя какое-то время тот поместил его в дом престарелых, где он и умер.
Ходили разговоры, что сын якобы располагает дневниками, в которых отец расписывал фармакологическую программу на протяжении всех лет, что работал в сборной. Эта байка довольно широко гуляла по стране, и многие боялись — ведь никто не знал, что именно получали спортсмены. Но я в эту историю не верю. Если бы у Гриши действительно имелась такая информация, он бы сам её продал, так как всегда был слишком жаден до денег.
Что до нарушений, в 2001 году у нас поймали Ольгу Егорову: её первая проба, взятая в ходе Золотой лиги в Париже, дала положительный результат на эритропоэтин. А проба Б, которую тестировали там же, во Франции, этого не подтвердила — ничего запрещённого в ней не нашли. Президент Всероссийской федерации лёгкой атлетики (ВФЛА) Валентин Балахничёв был категорически против того, чтобы мы везли её в Эдмонтон на чемпионат мира, хотел перестраховаться. Но я всё-таки сделал это, получив разрешение президента IAAF Примо Небиоло. И Ольга выиграла золото на дистанции 5000 м.
— Не побоялись выставлять на столь крупный турнир спортсменку с подмоченной репутацией?
— Тренер Ольги поклялся, что ничего запрещённого ей не давал. Я ему поверил. Хотя в те годы конкуренция за попадание в сборную была такой высокой, что многие личные наставники были готовы идти на что угодно.
— В 2007 году Балахничёв убрал вас из команды именно за допинг…
— На самом деле причина была совершенно иной. Валентин неоднократно звонил мне после случившегося, извинялся за то решение. Не буду углубляться в подробности, но давайте просто взглянем на статистику: на пяти Олимпийских играх, где я готовил спортсменов, они прокололись дважды, и оба раза в Афинах. В толкании ядра у нас тогда была дисквалифицирована Ирина Коржаненко, которую тренировал муж-тяжелоатлет и которая, я знаю это наверняка, выезжала на Игры, имея абсолютно чистые анализы. Затем под отстранение попала Светлана Кривелёва, чьей непосредственной подготовкой тоже занимался супруг.
— Но Кривелёву отстранили лишь пять лет спустя.
— Да, на повторной перепроверке проб и отняли бронзу. На этом всё. На чемпионате Европы 2006 года в Гётеборге мы получили 34 награды — 12 золотых, 12 серебряных и десять бронзовых медалей. Этот рекорд держится по сей день и не знаю, будет ли когда-либо побит. Все российские допинг-пробы с того чемпионата проверяли и сразу после выступлений, и через пять лет, и через восемь — ничего не нашли. В 2007 году я ушёл из команды. На Играх в Пекине мы потеряли из-за допинга 11 наград, а ещё через четыре года в Лондоне — 13. А ведь Балахничёв на тот момент был вторым человеком в мировой лёгкой атлетике.
— Как можно было так бездарно сдать все позиции?
— Я тоже этого не понимаю. С другой стороны, всё логично. Балахничёв в последние годы своей работы выжигал всё вокруг себя: убирал специалистов, в которых видел опасность для себя лично. Панически боялся, что кто-то метит на его место. Ну а сейчас имеем то, что имеем.
— После московской Олимпиады вас убрали из сборной почти на 12 лет, несмотря на выдающийся результат. Чуть позже своего поста лишился председатель Спорткомитета Павлов. У вас есть объяснение, почему произошли те отставки?
— На меня, и я знаю это точно, написала донос в ЦК КПСС Казанкина. Видимо, не могла простить, что на чемпионатах СССР её постоянно обыгрывала моя жена Валентина Герасимова. Вот мне и предъявили слишком авторитарные методы руководства и спустили сверху мнение ЦК, что будет правильнее уйти. А в целом, полагаю, банальная зависть к успеху.
— Такое ощущение, что руководству страны была важна только домашняя Олимпиада. Провели её успешно, а дальше хоть трава не расти.
— Возможно, так оно и было. С другой стороны, в то время ведь довольно часто тасовали людей на руководящих постах. Невзирая ни на какие заслуги.
— А вы действительно были чрезмерно авторитарны?
— Командой всегда нужно управлять, держать её в руках. Спорт в плане дисциплины — та же армия. Для того чтобы идти в атаку или отбиваться, нужно иметь план действий, подробнейшим образом разработать его со своим штабом. А вот после этого любой шаг вправо или влево — расстрел. Жёстко, но только в этом случае можно рассчитывать на успех.
— Помните свой самый непедагогичный тренерский поступок?
— Интересный вопрос. Я, наоборот, всегда говорил всем своим спортсменам, что они — самые лучшие, самые великие. Что только они способны добиться выдающейся цели. Хотя однажды было дело — отхлестал девчонку по щекам прямо перед финалом чемпионата мира. С ней случилась истерика за считаные минуты до старта. Приводил в чувство таким способом.
— И чем дело кончилось?
— Медалью…