Глава набсовета "Уралсиба" — РБК: "Продажа банка в принципе неактуальна". "РосБизнесКонсалтинг". 30 апреля 2020

В своем первом интервью глава набсовета "Уралсиба" Евгений Коган рассказал РБК, как идет санация банка после смерти Владимира Когана, к каким негативным сценариям готовили "Уралсиб" и когда кредитование выйдет из кризиса.
"Новая для нас реальность"
— ЦБ недавно утвердил Людмилу Коган в роли инвестора "Уралсиба". Почему ваша семья выбрала именно ее в качестве инвестора?
— Для нас — и для семьи, и для группы компаний — смерть Владимира Игоревича [Когана] была, естественно, очень тяжелым событием. И личным, и с точки зрения бизнеса. Мы были заинтересованы максимально сохранить то, что Владимир Игоревич выстроил и заложил. Я имею в виду и бизнес-вопросы, и отношения с клиентами, и семейные ценности. Поэтому для нас, как для группы, то, что Людмила Валентиновна стала наследником, является максимально простым переходом в новую реальность. И это позволяет не менять принципы управления, не менять модель принятия решений, которая существовала в группе, и сконцентрировать собственность в одних руках.
О семье Коган и "Уралсибе"
Владимир Коган стал первым частным санатором в российской банковской системе, после того как в 2015 году занялся финансовым оздоровлением банка "Уралсиб". В 1990-х годах он занимался торговлей, девелопментом, а затем стал владельцем Промышленно-строительного банка (ПСБ). В 2004 году 75% акций ПСБ были проданы ВТБ, который заплатил за них $577 млн. Следующие десять лет Коган провел на госслужбе: возглавлял Северо-Западную дирекцию в Госстрое и департамент в Минрегионразвития, отвечал за строительство комплекса защитных сооружений Санкт-Петербурга от наводнений. В 2018 году Forbes оценил его состояние в $1,1 млрд.
В 2018 году Владимир Коган тяжело заболел, а в июне следующего года умер, ему было 56 лет. Его вдова Людмила возглавляет строительную компанию "БФА-Девелопмент".
Старший из четырех детей Владимира Когана Евгений родился 27 июля 1988 года в Ленинграде, в 2009 году окончил Санкт-Петербургский государственный университет по специальности "менеджмент", в 2011-м — Высшую школу экономики. Затем работал в компании "БФА-Девелопмент", экспертом в Федеральном агентстве специального строительства и вице-президентом банка БФА.
В "Уралсибе" Евгений Коган работает с первого дня санации, в 2016 году вошел в правление банка. После смерти отца в июне 2019 года возглавил наблюдательный совет "Уралсиба".
"Уралсиб" — один из крупнейших частных банков: по данным "Интерфакс-ЦЭА", по итогам 2019 года занимает 23-е место в российской банковской системе с 467 млрд руб. активов.
— Лично вы в "Уралсибе" уже несколько лет...
— Когда Владимир Игоревич решил поучаствовать в конкурсе по санации банка "Уралсиб", мы с командой в банке БФА уже успели пройти острую фазу кризиса 2014 года, хорошо себя зарекомендовали, поэтому он и предложил мне возглавить направление по подготовке к конкурсу, а после того как выиграл конкурс — предложил возглавить команду по санации.
Не могу сказать, что у меня был к тому моменту опыт руководства такой крупной организацией. С другой стороны, в кризисной ситуации мы как команда показали себя хорошо.
Но абсолютно все ключевые решения, стратегические, кадровые, Владимиром Игоревичем контролировались. Все, что происходило в банке, было им одобрено. Он полностью держал ситуацию под контролем.
— Изменились ли отношения с крупными клиентами после ухода Владимира Когана?
— «Уралсиб» — универсальный банк, важны и розничное направление, и направление малого бизнеса.
Владимир Игоревич не встречался с большим количеством корпоративных клиентов. Всегда на этих встречах присутствовал я, и вся дальнейшая работа передавалась либо мне, либо ответственным менеджерам по работе с этими клиентами. Поэтому после его ухода у наших клиентов не появилось какого-то дополнительного дискомфорта или неуверенности. Наоборот, на мой взгляд, они видят, что мы продолжаем работать по той же стратегии, что наши подходы к работе с клиентами не изменились и что даже при уходе ключевой фигуры банк продолжает работать.
Хочу подчеркнуть, что Владимир Игоревич, даже если клиенты и были с ним знакомы, никогда не влиял ни на внутреннюю работу банка, ни на решения кредитного комитета. Это была его принципиальная позиция: работа кредитного комитета является абсолютно независимой. С этой точки зрения для клиентов вообще ничего не поменялось. Мы придерживаемся той же позиции, это позволяет нам очень внимательно относиться к риску.
— Какие проблемные кредиты и активы, доставшиеся в наследство от прошлого мажоритарного собственника Николая Цветкова, до сих пор находятся на балансе банка? Что еще не удалось расчистить?
— У «Уралсиба» на момент захода на санацию был накопленный объем проблемных кредитов, и практически со всеми проблемными клиентами мы стратегию либо уже реализовали, либо находимся в завершающей стадии. Предыдущего мажоритарного акционера и предыдущую команду топ-менеджеров нельзя заподозрить в недобросовестности — это абсолютно порядочные профессионалы, поэтому каких-то критических проблем не было.
На балансе действительно есть еще непроданные активы недвижимости, которые остались от Николая Цветкова. Но они появились в результате того, что в конце 2014 года Николай Александрович вносил свои личные активы в качестве материальной помощи в капитал банка, для того чтобы его поддержать и не допустить санацию. Я, честно говоря, не слышал о других примерах, когда собственники поддерживали своими активами падающие банки. Большая часть непрофильных активов продана, и мы продолжаем исповедовать стратегию по реализации всех этих активов. К продаже остался небольшой объем, крупных и каких-то знаковых объектов нет, есть отдельные офисные помещения в Москве и регионах.
— Когда план оздоровления уже был утвержден, начался кризис, связанный с пандемией коронавируса. Оценивали ли вы его последствия для банка и рассматриваете ли возможность изменения плана санации?
— Наверное, не ошибусь, если скажу, что практически никто не ожидал, что будет подобная эпидемиологическая обстановка. Многие предсказывали кризисные явления — те уровни, которые показывали американские фондовые рынки, у многих вызывали опасения, что рынок перегрет. Пандемию никто реально не ожидал.
Мы изначально, когда только начинали санацию банка и писали первую стратегию, не заходили в высокорисковые сегменты. Исходили из того, что должны работать так, чтобы максимизировать успешность санации. Да, понятно, что в некризисные годы мы не так активно, как некоторые наши коллеги, наращивали кредитные портфели, однако делали мы это сознательно, чтобы быть готовыми к кризису. Мы понимали, что в тот или иной момент он может наступить и для нас это не должно оказаться неожиданностью. И я не вижу сейчас оснований каким-то образом менять план финансового оздоровления, который был согласован.
«Никто не видит всей картины целиком»
— В апреле Fitch Ratings изменило прогноз на «негативный» у рейтингов 15 российских частных банков, в том числе «Уралсиба». В Fitch отмечают, что кризисная ситуация повлияет на все банки, но у частных нет фактора господдержки. Согласны ли вы, что «Уралсиб» можно отнести к группе повышенного риска, так как банк частный и находится на санации?
— Нет, абсолютно не считаю, что в связи с этим «Уралсиб» можно отнести к банкам с повышенным уровнем риска. Буквально на днях другое рейтинговое агентство — S&P — подтвердило наш рейтинг и оставило прогноз стабильным, не ухудшая его. У рейтинговых агентств действительно существует предвзятое отношение к санации, которое в том числе связано с рядом неуспешных эпизодов. В нашем случае, я считаю, с одной стороны, это дает нам некий запас прочности, с другой стороны, к нам применяется особый контроль. Практически все сделки находятся под контролем ЦБ и АСВ, что, естественно, держит команду в тонусе и не дает принимать необдуманных решений.
— Глава Счетной палаты Алексей Кудрин говорил, что вскоре у заемщиков начнутся проблемы с платежеспособностью и кризис ударит по ним. Согласны ли вы с такой оценкой? Какие условия закладываете в стресс-тесты, которые проходит банк?
— Мы действительно видим некоторое, пока несущественное, ухудшение кредитного портфеля. И готов подтвердить, что пока никто не видит всей картины целиком. Негативный эффект сейчас, естественно, на банках не до конца отразился.
Мы изначально очень консервативно подходили к нашему балансу. Стресс-тесты строили излишне жесткими. Однако при всех возможных негативных ситуациях мы продолжаем соблюдать нормативы. Если прикинуть на пальцах: при увеличении стоимости риска в два раза, что уже достаточно экстраординарная ситуация, мы все еще остаемся прибыльными, причем с достаточным запасом. И даже при большем увеличении стоимости риска мы соблюдаем все нормативы, что для нас является одним из основных приоритетов. Возможности какой-то катастрофической ситуации для нас я не вижу. Что будет в принципе с экономикой, пока рано говорить.
— Основной сценарий стресс-тестов какие показатели предполагает? По стоимости риска, по курсу доллара, цене на нефть?
— Давайте пройдем по негативному сценарию. Мы изначально закладывали в негативный сценарий падение среднегодовой цены на нефть до $30 за баррель, и в принципе не думаю, что среднегодовая цена в 2020 году опустится ниже. Закладывали ослабление курса рубля. По кредитному риску мы брали для себя за основу 2008 год, когда удар был наиболее сильным, а по риску ликвидности брали за образец кризис 2014–2015 годов, когда у банков были существенные оттоки. При этих условиях мы продолжаем соблюдать все нормативы и продолжаем работать по той бизнес-модели, которая сейчас у нас есть. Все, что будет лучше, естественно, дает нам дополнительную прибыль.
«Режим самоизоляции накладывает ограничения»
— Что изменилось из-за кризиса в работе банка? Вы говорили про консервативный подход — может быть, он стал еще более консервативным? Мы видим, что другие банки часто перестают кредитовать заемщиков из пострадавших отраслей.
— Консервативный стратегический подход, которого мы придерживались, позволяет нам сейчас кардинально не менять подходы к финансированию клиентов. Мы не закрыли финансирование физических лиц «с улицы», мы не подняли минимальный первоначальный взнос по ипотеке и не планируем этого делать, он остался на уровне 10%. Мы не закрыли ни одно из направлений бизнеса.
Естественно, режим самоизоляции накладывает свои ограничения — мы все больше переходим на работу онлайн, на дистанционный режим перевели порядка 3 тыс. человек.
— Дорого это обходится? Или, наоборот, экономите на этом?
— Общий эффект мы сможем посчитать после. Какая-то экономия может появиться, только если мы откажемся от аренды офисных помещений. Возможно, после завершения режима самоизоляции мы оставим часть людей на удаленной работе, но еще не начинали всерьез просчитывать эти опции.
— Государство активно предлагает программы поддержки заемщиков из пострадавших отраслей. Как правило, госбанки в числе первых, кто в эти программы заходит. Видите ли проблему в том, что кризис усиливает их доминирующее положение?
— Нет, мы также работаем практически по всем направлениям по программам поддержки заемщиков. У нас работает предоставление кредитных каникул, есть своя программа реструктуризации кредитов, у которой нет ограничений ни по суммам, ни по срокам. Мы также начнем участвовать в программе ипотеки под 6,5%. Так что не считаю, что наносится какой-то ущерб конкуренции.
— Насколько программа реструктуризации популярна в вашем банке?
— Если до кризиса к нам обращалось не более 50 человек в день, то сейчас эта цифра значительно выросла — в некоторые дни было до 1 тыс. обращений. Сейчас заявки на кредитные каникулы или реструктуризацию подали около 9 тыс. человек, из них на кредитные каникулы — порядка 3 тыс. По рассмотренным заявкам одобрено около 35%, и думаем, что процент одобрения будет расти. Мы много работаем с нашими клиентами, в том числе разъясняем им, насколько им выгодно пользоваться тем или иным инструментом, потому что и мы, и клиенты заинтересованы в том, чтобы не портить их кредитную историю.
— Для компенсации расходов на поддержку граждан было объявлено о введении налога на доходы по вкладам свыше 1 млн руб. Банки заявляли, что граждане начали забирать вклады. Насколько масштабным было снятие в «Уралсибе»? Как это может отразиться на ликвидности банка?
— На мой взгляд, если клиент снимает деньги со счета в банке и перестает получать доходность по депозиту, он теряет гораздо больше, чем при уплате налогов с этого дохода. Не уверен, что это абсолютно логичное поведение клиентов. Мы действительно непосредственно после того, как мера была объявлена, видели небольшой отток, который достаточно быстро, после получения всех разъяснений от Центрального банка, замедлился. Этот эффект к настоящему моменту уже компенсирован. В целом с начала года мы, наоборот, видим чистый приток средств клиентов более чем на 5 млрд руб. и какой-то негативной динамики сейчас не наблюдаем. По ликвидности мы всегда, в связи с тем что банк находится на санации, держали и держим двойной запас относительно нормативных значений, что позволяет нам комфортно следить за развивающейся ситуацией.
— Как будут обстоять дела с кредитованием после завершения пандемии? Будут ли население и компании наращивать долги или такая ситуация — на месяцы или годы?
— Я считаю, что во втором полугодии у нас должно начаться восстановление. Мы всерьез не рассматриваем ситуацию, когда режим самоизоляции продлится до года и люди не смогут физически тратить деньги, работать или покупать какие-то вещи. Не вижу большого риска в том, что некого будет кредитовать, в том, что люди не будут брать кредиты или компаниям не понадобятся заемные средства.
— Дело скорее в страхе, люди не будут чувствовать себя так уверенно, как до кризиса.
— Крупные банки, и мы в том числе, работаем с сознательными клиентами, которые всегда рассчитывают для себя посильный уровень долговой нагрузки. С этой точки зрения проблема закредитованности населения и проблема компаний с непосильной долговой нагрузкой крупных банков касается не в первую очередь. Конечно, подходы к риск-менеджменту у МФО [микрофинансовых организаций] с точки зрения кредитования физических лиц гораздо более расслабленные, и для их клиентов кредитная нагрузка может стать существенной или даже непосильной.
«Вопрос продажи в принципе не может быть актуальным»
— В прошлом году банк получил новый заем от АСВ на 1,4 млрд руб. сроком на 10 лет. Зачем понадобились средства, и рассматриваете ли вы возможность привлечения дополнительных средств АСВ?
— В конце 2019 года банк действительно получил дополнительный заем от АСВ в качестве компенсации потерь от выплат по решению Лондонского международного арбитража в пользу кредиторов по субординированному займу, обязательства по которому были прекращены банком в начале процедуры оздоровления в 2015 году. Аналогичный заем банк получал в 2017 году по такому же решению суда. Это было одним из изначальных условий санации. Дальнейших подобных займов или подобных потерь мы не ожидаем. Это достаточно стандартный механизм, не все потери можно прогнозировать. Чтобы санация завершилась успешно, некоторые потери, на которые инвестор не может влиять, АСВ таким образом компенсирует.
— Так как банк находится в санации, он может не выполнять нормативы достаточности капитала. Воспользуется ли банк этой возможностью во время кризиса?
— По плану финансового оздоровления мы должны выйти на соблюдение всех обязательных нормативов банка в 2022 году. По факту мы начали соблюдать все нормативы с 1 апреля 2019 года, то есть на три года раньше. Для нас это принципиальная позиция — продолжать соблюдать нормативы.
— Готово ли АСВ выделить вам средства в случае непредвиденных потерь в кризис?
— Честно говоря, не думаю, что такой механизм для нас хоть как-то актуален. По корпоративным клиентам у нас пока практически нет обращений за реструктуризацией, они чувствуют себя пока неплохо. Посмотрим, как будет развиваться ситуация, но мы не ждем ухудшения их финансового положения.
— В прошлом году кредиты корпоративным клиентам «Уралсиба» сократились на 20 млрд руб., в основном за счет хороших ссуд (первой стадии) и плохих (третьей стадии). Как вы объясните динамику портфеля?
— У нас погашались крупнейшие кредиты, мы сознательно бились за то, чтобы портфель был более диверсифицированный, чтобы ни один крупный дефолт не мог существенно повлиять на прибыль банка. Для нас целью было, чтобы даже самый крупный дефолт заемщика банка влиял не более чем на месячную прибыль.
— Поступали ли в последнее время предложения о продаже банка? Считаете ли возможным такой вариант?
— Нет, не поступали. Пока мы не выйдем из процедуры санации, этот вопрос в принципе не может быть актуальным. Процедура санации рассчитана до конца 2025 года, и мы можем до завершения этой процедуры даже не отвлекаться на какие-то переговоры, если вдруг у кого-то появится интерес. Но пока такого интереса не было.
— И сам банк участвовать в консолидации сектора не будет?
— У банка нет ограничений на инвестиции в финансовый сектор, кроме регуляторных, которые есть у всех банков. Однако пока мы не видели каких-то хороших бизнес-кейсов, в которых хотели бы поучаствовать, и не ведем никаких переговоров на этот счет.
— У компаний в периметре группы готовятся новые продажи?
— В конце прошлого года мы завершили сделку по продаже нашей управляющей компании группе БКС. Все компании в периметре группы, если мы получаем предложение, устраивающее нас по цене, мы готовы продавать. Ровно и обратная ситуация — если мы находим актив, который по цене интересен, мы готовы его покупать.
— Семья Коган в 2018 году продала 100% Афипского НПЗ компании «Ойл Технолоджис» Михаила Гуцериева. По сведениям Forbes, вы получили $20 млн, а «Сафмар» забрала долг Афипского НПЗ, который составляет около $1,8 млрд. Это действительно так? Почему было принято решение выйти из нефтяного бизнеса?
— Структуру сделки и условия сделки комментировать не хотел бы, но тут абсолютно та же самая ситуация. Мы получили хорошее предложение — и, как мы сейчас видим в связи с конъюнктурой рынка нефти, очень своевременное — и решили выходить из этого актива. Честно говоря, сейчас я бы не хотел работать на рынке нефтепереработки или на рынке нефти в связи с тем, что ситуация там сильно неопределенная и достаточно тяжелая. Опять же то, что этот актив продан, позволяет сконцентрировать все наше внимание на финансовом секторе.
— Остались ли у семьи долги по нефтяным активам?
— Нет, не осталось.
— На какие активы смотрит банк?
— Из тех сделок, которые реально вероятны, это покупка профильных портфелей кредитов физическим лицам. Что-то за пределами этого сектора мы сейчас не смотрим активно.
— Вам интересно оставаться в банковском бизнесе и после 2025 года, когда запланировано завершение санации? Вы думали, чем хотите заняться потом?
— Я, когда учился в университете, был уверен, что точно не буду работать в банке, не пойду в этот бизнес, но в итоге ошибся. Честно говоря, по окончании университета я стал шире смотреть на бизнес-процессы в целом. В принципе любой бизнес в той или иной ситуации может быть интересен. Я просто перестал отделять банковский бизнес ото всех остальных.
Сейчас я уверен, что хочу и буду продолжать работать — это то, что у меня получается, на мой взгляд, неплохо. Я видел, как Владимир Игоревич работал всю жизнь, и понимаю, что воспитать детей можно, только показывая им собственный пример. Так что в планах у меня — продолжать трудиться.