Фото из личного архива Натальи Ивановой
Случилось то, что и должно, видимо, было случиться. Участие в проекте «Читаем с пристрастием» сотрудников федеральных толстых журналов, ведущих литературных критиков России сделало разговор о литературе шире и объёмнее, нежели только обзор конкретного номера «Урала». Так произошло и на этот раз, когда апрельский «Урал» вместе с «ОГ» прочла первый заместитель главного редактора журнала «Знамя», автор более 500 фундаментальных работ по русской литературе Наталья ИВАНОВА.
– Наталья Борисовна, как только вы дали согласие участвовать в нашем проекте, мелькнула мысль: с вашей помощью ликвидировать, хоть на время, несправедливость, что существует в отношении литературной критики. Для широкого читателя она всегда где-то немного сбоку, «на полях», скромно. «По остаточному принципу». Вопрос окончательно созрел, когда в последнем номере «Журналиста» увидела заголовок вашего интервью «Я вижу, как сжимается пространство для критики литературы в СМИ. Это диагноз для общества». Стало быть, отношение к критике и впрямь – не частные симптомы, а диагноз?
– Для начала встречный вопрос: откуда читать свежий номер литературного журнала? С самого начала? С прозы? Стихов? Внутри журналов раздел проходит между «художественной» словесностью и всем остальным. В далекие времена, в ХIХ веке, и пагинация (нумерация страниц) была у журналов двойная. Я предпочитаю открывать журнал с конца, то есть с критики, чтобы понять, с кем и с чем я сегодня имею дело, сверить литературные часы, – а потом идти против течения. А уже после того, вернувшись к началу, выстраивать своё чтение по ходу содержания.
И это не только из профессионального интереса – мол, ужо почитаю, что мои коллеги сегодня надумали. Не только. Просто я считаю журналы особой институцией развития литературной мысли. А что такое – литературная мысль? Это и есть – критика.
Проза вполне может выходить сразу книгой. Сегодня так бывает часто. Журнал для публикации романа необязателен, да иногда «большая книга» и не влезет в ограниченное количество страниц журнала – даже и с продолжением на следующие выпуски.
Поэзия? Конечно, в формате книги поэт полнее и концептуальнее выражает себя – звучание в апрельском номере «Урала» классической поэтики Евгения Каминского, хрупкого поэтического слова Юлии Кокошко и ясных, чётких стихов Константина Комарова существенны для «оркестра», но более важны для самого поэта – будущая книга стихов пишется несколько лет. Поэтому журнал востребован поэтами, как и рассказчиками, как и авторами повестей (уникальный русский жанр, нигде в мире повестей не пишут).
Журнал остаётся территорией для полноформатной критики во всех её жанрах: проблемная «умная» статья, обзор, портрет, рецензия. И непременная, пронизывающая жанры полемика, которая образует в журнале (и между журналами) битвы и сражения, литературно-критические сюжеты и завихрения.
Под литературной критикой сегодня имеют в виду три разных формата.
Книжная критика – это очень короткие рецензии, скорее даже аннотации. Эмоциональные. Типа – эта книга вышла, берём! Или гроздьями: пять детективов на карантинные вечера! Или: новые любовные романы с новым героем, не оторвётесь. Всё это славно – но вряд ли можно отнести к настоящей литературной критике. Это скорее отфильтрованная информация о новых книгах плюс реклама, прямая или скрытая.
Блогеры: их сегодня пруд пруди, каждая девушка, себя уважающая, может придумать книжный блог и делиться книжными впечатлениями. И это хорошо, и даже отлично, если поднимает продажи и способствует в наше не очень читабельное время хотя бы «модному» чтению – но это ведь тоже никак не критика.
Именно критика делает журнал журналом, именно критика является ускорителем литературной мысли. (Или не является, и тогда журнал увядает.) Именно критика, расположенная «на задах» издания, толкает литературу вперёд. (Или не толкает – тогда плохо.) В критике видна литературная политика журнала, его литературная позиция – она проявляется в споре, полемике с другими, утверждении и опровержении канонов и авторитетов. Иначе всё затвердевает, мысль иссушается, поезд литературного издания, который должна толкать критика, как локомотив, тормозит.
В 1935 году, когда президиум правления Союза советских писателей обсуждал (!) тезисы (!) к докладу о критике (!), Борис Пастернак, выступавший на таких собраниях почти всегда косноязычно и непонятно, произнёс абсолютно ясную фразу: «Просто надо иметь мужество не плодить моральную макулатуру». Эта мысль актуальна и сегодня – для нашей современной критики. Которая эту «моральную макулатуру» порой поддерживает. Но это не случай «Урала». В «Урале» серьёзной критики много, это радует.
Знакомьтесь: наш собеседник
Наталья Иванова – писатель. Считает критику неотъемлемой и живой частью литературы в целом, как поэзию, как прозу и драматургию. Поэтому себя определяет прежде всего как литературный критик.
Профессор филологического факультета Московского университета имени Ломоносова, доктор наук. Первый заместитель главного редактора журнала «Знамя». Действительный член Литературной академии, член жюри премии «Большая книга».
Ведущая мастер-классов на Форуме молодых писателей Фонда Филатова, автор и ведущая ряда многосерийных телепроектов – «Борис Пастернак и другие», «Пастернак: раскованный голос», «Бунин/Bounine». В качестве приглашённого профессора вела курсы в университетах США, участвовала во многих международных конференциях, читала лекции в Великобритании, США, Швейцарии, Китае, Японии и других странах. Автор сотен статей, эссе и колонок, двенадцати книг и авторских сборников литературной критики и нон-фикшн прозы, среди них – «Смех против страха, или Фазиль Искандер», «Пастернак и другие», «Борис Пастернак: времена жизни», «Такова литературная жизнь»…
Последняя по времени выхода (2019 год) книга Натальи Ивановой «Литературный парк. Избирательный взгляд на русскую прозу ХХI века». На обложке – высказывания не менее именитых коллег об авторе:
«Наталья Иванова – один из апостолов современной критики» – Николай Александров.
«Работы эти, я думаю, достойны войти в хрестоматийный фонд современной критической словесности. Безукоризненная точность и редкая проницательность» – Лев Аннинский.
Кого бы «прижучить, ущучить, вывести в расход»?
– То, что «Урал» идёт вопреки «диагнозу общества», расширяет пространство литературной критики, очевидно и по апрельскому номеру. Он вышел с необычным форматом этого жанра: писатель и литературовед Олег Кудрин предлагает «Непарадный коллективный портрет победителей «Большая книга – 2019» и их критиков», рассматривает не только книги, но и отзывы на них. Как вам этот микс названий, героев, сюжетов и… субъективизма?
– Будем парадоксалистами, начнём с вызывающе анти-серьёзного конца номера, авторской рубрики «Критика вне формата». Василий Ширяев – лихой критик, гуляющий по литературе от Калининграда до Камчатки, где обитает. Он яростен и весел, он призывает на помощь себе авторитеты, задействует в аргументации тяжёлую артиллерию от В. Ленина до М. Гаспарова. Увлекательнее всего для автора не мысль (не всегда обнаружишь), а атака стилем. Стиль, конечно, увлекает, но не подменяет сути. Вот финал о том, что такое и кто такие настоящие критики, «применяющие высшую меру», умеющие – внимание! – «прижучить, ущучить, уконтрапупить, раздраконить, распатронить и вывести в расход». И это для «настоящих критиков» всё, что требуется?
В отличие от гремящего Ширяева статья Олега Кудрина «Непарадный коллективный портрет победителей «Большой книги – 2019» и их критиков» по стилю сдержанна, а главное её качество – полезна: те, кто не в курсе литературных событий, получат развёрнутое представление о новых, прошедших экспертный отбор книгах, о современной литературной ситуации в премиальном аспекте; задумаются вместе с критиком о «пользе» или вреде премий, а те, кто эти книги прочитал, получат интеллектуальное удовольствие, сопоставляя своё мнение с субъективным, но доказательным мнением. Кудрин внимательно изучил список финалистов 2019 года, а их целая дюжина, и снабдил каждую из книг ворохом уже появившихся рецензий: «Чтобы было веселее, я усложнил себе задачу». Кудрин не меньше Ширяева остёр на язык, только его острота носит необходимый и достаточный характер. Вот он исчерпывающе подводит итог книге Григория Служителя: «Забавная, хорошая книга дебютанта. Не менее. Но и не более». Ясно ведь? О книге Гузели Яхиной «Дети мои», о «Брисбене» Водолазкина, да и о всей дюжине финалистов он пишет порой обидно, но уж точно без надоевшего придыхания. Восторги исключены стилем критика. (Не так исторически давно такой жанр прочтения романа на фоне критики замечательно практиковала в своих новомирских «Комментариях» Алла Латынина. Сейчас, увы, Алла Николаевна взяла долгую творческую паузу).
Кудрин углубился в качество премиального года – от книги-лауреата Лекманова-Свердлова-Симановского «Венедикт Ерофеев: посторонний» до неожиданных, в автопереводе в белорусского «Собак Европы» Ольгерда Бахаревича, в связи с которыми критик подошёл к главному, в общем-то, вопросу существования русскоязычной литературы в мировом контексте: вопросу о её провинциальности (региональности).
Олег Кудрин субъективен – но критик не может быть объективным, тогда он не критик, а академический учёный, чей анализ предназначен тому же академическому кругу. Слово критика направлено к читателю и писателю, к издателю и экспертам премии, оно имеет многоцелевую аудиторию – и обязательно выражает собственную точку зрения. Индивидуальную, с порой резкими чертами личности, творческой индивидуальности критика.
«Урал» & «Знамя». Послание читателю «поверх рубрик»
– Игра случая: в апрельском «Урале» в обзор значимых публикаций литературных «толстяков» России попали «записки беглого кинематографиста» Михаила Кураева «Ленфильм» был!..» из журнала «Знамя», где вы работаете. Это действительно то самое-самое, что из многих публикаций «Знамени» следовало выбрать для «навигации» широкого читателя? Вообще, насколько коррелирует главное в «Урале» и «Знамени»? Вы чувствуете разницу в редакционной политике?
– Размышляя об «Урале» и его литературной политике: с появлением Интернета провинциальность внутри самой русской литературы кончилась. Мы все печатаемся и читаем одномоментно, на всем мировом (и само собой – российском) пространстве всемирной русской литературы. И только от нас зависит, провинциальны мы или нет. «Урал» при всей своей территориальной привязке не ограничен рамками региона. Поэты, прозаики, критики из Москвы и Петербурга тоже здесь свои – наряду с «местными». А «местные» нередко печатаются у нас. Решает не регистрация, а качество. Но ещё – откуда идёт притяжение: Екатеринбург за последние годы заявил о себе как ещё об одной столице русской словесности наряду с Петербургом и Москвой. Здесь появилась литературная аномалия – с поэзией и прозой, с драматургией, известной не только в России.
Не исключаю, что в процессе объединения русской литературы из Екатеринбурга, чему тоже способствует «Урал», немалую роль сыграла амбициозная идея, воплощённая в жизнь: «Уралом» организован и уже не раз проводился фестиваль «Толстяки на Урале», куда приезжали ведущие издания Москвы и Петербурга – «Новый мир», «Знамя», «Звезда», «Октябрь», «Наш современник», «Вопросы литературы». «Урал» завел и постоянную рубрику «Толстяки на Урале: журнальная полка». И опять возвращаюсь к политике отбора: Владимир Толстов читает В. Шапко в «Волге», Елена Сафронова отмечает нового Эдуарда Кочергина в «Звезде», Станислав Секретов пишет о доку-прозе Михаила Кураева в «Знамени». И о прозе Валерия Попова в «Звезде».
Из того же ряда литературной амбициозности: именно в Екатеринбурге в прошлом году была учреждена премия за критику, «Неистовый Виссарион» (придумана областной библиотекой Белинского, «Белинкой»). В премиальном конкурсе участвуют критики России – их оказалось, кстати, немало, больше, чем я осторожно предполагала на фоне воплей, что критика умерла. Стал виден ряд! А получила премию Ольга Балла, редактор отдела критики журнала «Знамя», мы её тоже номинировали на эту премию.
О пересечении имен. Раньше было как? Своеобразие журнального лица определяет уникальный авторский состав. Теперь если писатель успешен, и это понимает, как красавица свою красоту, он хочет показаться более широкому кругу, перестаёт быть эксклюзивным автором данного издания. Для нас таким эксклюзивным автором долгое время был ушедший недавно в мир иной писатель Александр Кабаков. А замечательный Владимир Маканин с математической точностью делил себя – между «Новым миром» и «Знаменем».
В журнале «Урал» я встречаю знакомые и «общие» для нас имена. Упрекать писателей вряд ли справедливо: при небольших тиражах изданий они, авторы, хотят известности, расширяя свой круг. Константин Комаров печатается везде, где может. Евгений Каминский приходит в «Урал», не минуя своей «Звезды». Олег Кудрин – свой автор в «Вопросах литературы». Вы спросите: а что же наособицу? Чем вы, дорогие журналы, отличаетесь? Как «Азбука вкуса» от «Пятёрочки» и «Перекрёстка», если набор продуктов в принципе одинаковый? Так скажу: вкусом, а также идеями и посланием читателю «поверх рубрик» и текстов.
Например, в «Урале» есть свои «жанровые» включения. В каждом номере появляется новая пьеса, и я с грустно-весёлым интересом прочла в апрельском выпуске абсурдистскую, но при том наполненную деталями нашей повседневности (а не абсурдна ли она?) пьесу петербурженки Ирины Уманской «Сердцебиение рака». Да, среди действующих лиц – раки! И они разговаривают белым стихом.
У нас в «Знамени» ни драма, ни поэма появиться не могут – давно приняли такое решение, не печатаем. «Урал» уникальное место для пьес – так было и раньше. «Новый мир» их изредка печатает – например, открыл Дмитрия Данилова - драматурга. Но именно «Урал» делает это настойчиво и постоянно, отсюда и слава ваших драматургов и вашего театра.
Кроме того, журналы отличаются идеологией, как бы мы не боялись этого слова. «Знамя» – журнал либеральных ценностей и либеральной мысли. Литературный и общественно-политический, так и заявлено на первой странице. И о своей общественно-политической ответственности мы стараемся не забывать, тем более в наше не очень благополучное для свобод время. Выпускаем (и это ещё из наших «фишек») специальные тематические номера: «Злоба дня», или «Неповиновение», «Памяти Оттепели» – такие у них слоганы, вынесенные на обложку. Этого не делает никто из «толстяков».
Тему поднимал ещё Достоевский…
– В рубрике «Архив» в апрельском «Урале» – записки «Из быта срочных арестантов» члена УОЛЕ Петра Шилкова, которые были опубликованы единожды, в 1891-м, и даже в Екатеринбурге их сегодня не найдешь… Приходят на память «Записки из Мёртвого дома» Достоевского. Литературные высоты, конечно, разные. От Достоевского самые сильные воспоминания – невозможность человека в каторжном аду никогда, ни на секунду, остаться одному. Шилков «просто, без выдумки», как краевед, живописует игры-истязания арестантов. Но, кажется, по-человечески они достигают общего впечатления – нельзя только «страдать и молчать»?
– В «Урале» вообще много рубрик, обо всех не скажешь. Например, под рубрикой «Письма русского путешественника» Андрей Убогий вспоминает о Париже, – кто только не писал о столице Европы. Не очень оригинальный взгляд, но тёплый очерк. Тем более – с тоской о возможности путешествий читается он сейчас, из нашей самоизоляции… А на «Архиве» и я согласна задержаться. Не только потому, что ценю архивные материалы, а я их действительно ценю. Просто у «Знамени» архивный интерес лежит во второй половине ХХ века. Это, кстати, к вопросу об отличиях – мы ловим то, что исчезает, испаряется из только что бывшей современной действительности. А в «Урале» – история из конца ХIХ века, из жизни и творчества краеведа Петра Андреевича Шилкова. Сама его судьба, фактурно прописанная в предисловии публикатором, может составить сюжет романа, и какого! А дальше идут собранные Шилковым потрясающие материалы «Из быта срочных арестантов» – «игры» и словарь каторжников того времени. По аналогии я вспомнила, что первая работа Дмитрия Сергеевича Лихачёва, написанная им на Соловках, была о картёжных играх уголовников.
Чтение Шилкова, да, вызывает в памяти и Достоевского, его «Записки из Мёртвого дома». Публикация эмоционально задевает, ведёт по аналогии и к мыслям о нашем времени, о судьбах новых отечественных сидельцев. Не секрет, что тюрьмы переполнены. Не секрет и насилие, дурное, мягко говоря, обращение надзирающих и охраняющих, тяжкие телесные повреждения и бунты. Думаешь и о (не)возможной гуманизации нашей пенитенциарной системы. Больше полутора веков Россия и русская словесность решают те же мучительные вопросы. Но чем важны архивные публикации – эти вопросы упрямо пробуждают сознание читающих.
Что почитать на диване? Вечером. Под лампой…
– Когда героиня рассказа «Колизей» грустит об Италии «Когда он будет, следующий раз?», Олег Корионов, написавший эту фразу, вряд ли думал, что окажется пророком. Из-за коронавируса мы все, похоже, не скоро увидим не только Италию, но и регионы поближе. В этой ситуации писатели, как никогда, – наши глаза в мир. Но насколько можно доверять этому взгляду? Он адекватен жизни – в том же «Колизее»? Может, про что-то вовсе не стоило писать и предлагать это к публикации?
– Что, под конец – о беллетристике? О том, что почитать вечером на диване под лампой. Рекомендую рассказы. Настоящий и полнокровный, изобретательный – и чисто журнальный жанр. А куда писателю деваться с новым рассказом?! Как и поэту – с новыми стихами! Только в журнал. Издатели тиражируют толстые романы, сборники рассказов почти не печатают (сборники стихов тоже) – морщатся, мол, трудно продать, – а читатели рассказы любят. И я тоже. В 2017–2018 годах я даже цикл таких лекций-вечеров провела среди картин в залах Новой Третьяковки – «Антология русского рассказа, ХХ век»: от Бунина через Бабеля, Платонова, Зощенко до Аксёнова, Шукшина и Довлатова с Петрушевской. Русский рассказ в своём движении от десятилетия к десятилетию лучше любого труда по истории передаёт испытания и перипетии повседневной жизни.
Открыла я для себя и рассказчиков в апрельском «Урале»: Олег Корионов, «Ипостась» и «Колизей», – два недлинных текста. Герой «Ипостаси» – пенсионер, но исключительно бодрый, водит по городу экскурсии, начиная с круто идейных, антикапиталистических – «Убитые предприятия нашего города» и заканчивая… не буду открывать сюжет. В «Колизее» – женский тип, изнемогающий от шопинга в турпоездках… опять не буду. Но по другому мотиву – поскольку тип растиражирован и прозой, и кино, и сериалами… Зачем напечатали? Не знаю. Может, хотели, чтобы автор выглядел поустойчивее. У нас в «Знамени» работала опытнейший ответственный секретарь, Евгения Кацева, которая вообще предпочитала подборки из трёх рассказов – мол, крепче стоит, как табуретка! Но если бы «директором была я», я бы оставила один, «Ипостась», тем более – он лучший в номере! Не сравнить с вялым, псевдо-романтически-образным «Побеждённым» молодого прозаика Артёма Тихомирова. Не совсем обязательна, как мне показалось, в журнале, даже инородна явно книжная подборка «Тёмноводных рассказов» Бориса Телкова.
Итак, мои награды. Лучший рассказ номера – Корионов, лучший критик – Кудрин, лучшие стихи – не до конца мне понятная, но такая чудесная Юлия Кокошко. А что такое журнал в целом? Это непрерывное производство. Ждём следующий номер.
- Опубликовано в №076 от 25.04.2020.