В Музее современного искусства «Гараж» проходит выставка «“Мы храним наши белые сны”. Другой Восток и сверхчувственное познание в русском искусстве. 1905–1969». В ее основе лежит подробный рассказ о жизни и практиках носителей «тайного знания» — людей, состоявших в тайных обществах и закрытых кружках или разрабатывавших свои жизнестроительные проекты, вдохновленные эзотерическими исканиями. Выставка стала результатом масштабного исследования, проведенного командой «Гаража» совместно с художественным критиком Алексеем Улько и художницей Александрой Сухаревой. «Артгид» предлагает свой путеводитель по наиболее важным эзотерическим учениям, который позволит разобраться в идеях, оказавших существенное влияние на художественную культуру XX века.
Виктор Черноволенко. Отшельники. 1965. Бумага, акварель. Предоставлено семьей Арендт
Мечты о всечеловеке, обновление христианства, теософия и оккультизм, алхимия и магия — русская культура на рубеже XIX–XX веков была преисполнена всевозможными учениями о тайном и сокровенном. Сложно представить, какого объема монография могла бы вместить в себя весь опыт мистиков и жизнестроителей Серебряного века. Начавшееся в Европе «оккультное возрождение» на русской почве соединилось с местной многовековой традицией катакомбной культуры — от русского сектантства, берущего свое начало в XVII столетии, до религиозных исканий писателей XIX века, открывших читателю внутренний мир человека во всей его экзистенциальной противоречивости. Известная «русская жажда праведной жизни», о которой писал Николай Бердяев, оказалась более чем созвучна культуре fin de siècle с ее интересом к сверхчувственному познанию мира.
При этом Серебряный век породил немало мистического ширпотреба, но мятежный и беспокойный дух человека рубежа веков впитывал все, как губка, — отсюда и поверхностный характер многих учений, которых мы не будем касаться в этом материале.
Нельзя не признать, что кураторы Музея современного искусства «Гараж» Екатерина Иноземцева и Андрей Мизиано отважились на смелый шаг, соединив в одном проекте опыт шести десятилетий. Одни философские учения, представленные на выставке, предлагают цельную мировоззренческую концепцию, которая помогает если не обуздать, то хотя бы осмыслить стремительно меняющийся мир. Другие оккультные практики, более популярного и прикладного характера, обещают мгновенный результат — пророчество, новый духовный опыт, полученный через соприкосновение с неизведанным. Третьи, сформировавшиеся в период, когда воображаемое казалось советской власти более опасным, чем реально существующие угрозы, служат адептам культа своего рода убежищем.
Ариадна Арендт. Крымский каньон. 1925. Бумага, гуашь. Предоставлено семьей Арендт
Теософия
Елена Блаватская — персонаж, который не нуждается в представлении. Она не вошла в круг основных героев выставки в «Гараже», однако не упомянуть ее в разговоре об оккультных практиках XX века решительно невозможно. Мало кто умел внушать современникам столь сильные чувства, как она. Блаватская была основательницей теософского движения, циркачкой, публицисткой и путешественницей. Она утверждала, что обладает даром ясновидения, проводила спиритические сеансы и не пренебрегала цирковыми спецэффектами, чтобы лишний раз удивить публику. Образ ее по сей день овеян множеством легенд, большая часть которых родилась с подачи самой же Блаватской.
Ее теория основывалась на смелой и несколько сумасбродной идее объединения всех религий, на попытке вывести универсальную доктрину «божественной мудрости». Но не всем она пришлась по вкусу. Например, Владимир Соловьев замечал, что в теософии «мы видим шарлатанскую попытку приспособить буддизм к мистическим и метафизическим потребностям полуобразованного европейского общества».
В 1875 году Блаватская вместе с полковником и масоном Генри Стилом Олкоттом основала в Америке Теософское общество, которое ставило себе целью создание всемирного человеческого братства. Довольно быстро общество стало популярным и обросло множеством преданных последователей — в диапазоне от изобретателя Томаса Эдисона до поэта и нобелевского лауреата Уильяма Йейтса. В дореволюционной России также существовали теософские кружки и изучались сочинения Блаватской. Для русского общества вообще был характерен интерес ко всему мистическому и сакральному, поэтому теософия, предлагающая суммарный опыт тайных наук, быстро нашла отклик среди заинтересованной публики — в особенности в символистских кругах, где правили бал многочисленные «теософствующие дамы».
Андрей Белый. Картина теократии (заговор пап). Бумага, акварель. Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ)
Антропософия
Отправной точкой для выставки в «Гараже» послужила антропософия — система взглядов, обещающая «восстановить союз религии и науки». Она была сформулирована бывшим теософом Рудольфом Штайнером. По сей день сложно найти учение столь же влиятельное и в то же время всеобъемлющее. Андрей Белый видел в антропософии «удивительную, никем еще до конца не понятую оригинальную теорию познания», а Штайнера называл «крупнейшим деятелем в сфере чисто философской». Для современников он был всем: талантливым лектором, поэтом и драматургом, внимательным историографом и литературоведом, знатоком физики, математики и медицины — словом, вдумчивым теоретиком и неутомимым практиком.
Открытия Штайнера востребованы и сегодня: например, идеи о биодинамическом сельском хозяйстве и антропософской медицине популярны среди сторонников экологического образа жизни. В отличие от других мистиков, Штайнер никогда не пытался вступать в конфронтацию с научной картиной мира. Юношей он учился в Венской высшей технической школе, где изучал математику, геометрию, физику, механику, химию и биологию. Обладая очень широким кругом интересов, в особенности он увлекался естественнонаучными трудами Гёте, на методологию которого во многом и опирался, формулируя основные постулаты антропософии.
Рудольф Штайнер в 1905 году. Источник: bdn-steiner.ru
Штайнер предлагал принципиально новый целостный подход к наукам, искусству, медицине, организации общественной жизни и этим подкупал публику. Он считал, что духовный мир познаваем и доступен человеческому опыту — надо лишь пройти определенный путь «просветления, контроля мыслей и чувств». Об этом повествует один из главных его трудов — «Как достигнуть познаний высших миров». Cвой собственный путь на ниве духовного знания Штайнер начинал как теософ; он даже возглавлял немецкую секцию Теософского общества, но рассорился с его последователями, сделав выбор в пользу христианской мистики и немецкой натурфилософии, а не Древнего Востока.
Антропософское общество и Гётеанум
Антропософия была чрезвычайно популярной среди интеллектуалов Серебряного века. Движение быстро расширялось, привлекая новых сторонников. Синкретический характер учения, которое должно было объединить сверхчувственное начало с материальным, требовал особенного воплощения. Символом и местом силы для всех приверженцев антропософии стал Гётеанум — мировой центр антропософского движения, по мысли Штайнера, представлявший собой Вселенную в миниатюре. Над воплощением проекта, который философ составил лично, трудились его многочисленные единомышленники, основавшие колонию в швейцарском Дорнахе. Среди них были Андрей Белый и Ася Тургенева, Максимилиан Волошин и Маргарита Сабашникова — еще одни герои гаражной выставки. Белый отмечал, что «в горячую пору работ дорнахцы как бы замкнулись в особую корпорацию; стали обществом в обществе; об обществе в его целом они и не думали».
Гётеанум в Дорнахе. Источник: goetheanum.org
Следуя за идеей гармоничного сосуществования с природой, Штайнер задумал построить здание без единого острого угла. Оно мыслилось как тотальное произведение, соединившее архитектуру, скульптуру, живопись и другие виды искусства. Два купола воплощали двойственную природу деятельности антропософского общества, а также макрокосм и микрокосм. Каждый был расписан изнутри художниками из числа строителей здания, причем росписью малого купола занимался лично Штайнер. Правда, русские последователи мыслителя не раз высказывались о невысоком уровне живописных работ в Гётеануме. «Единственный настоящий живописец у них — Маргарита (это, кстати, и мнение Штейнера)», — писал Максимилиан Волошин о Маргарите Сабашниковой.
Здание было открыто в 1920 году, но прослужить центром антропософского движения ему выпало недолго: в ночь с 1922 на 1923 год в Дорнахе вспыхнул пожар, оставивший от Гётеанума лишь фундамент. Изначально Штайнер предполагал, что здание должно быть построено из нескольких древесных пород, каждая из которых воплощала бы то или иное небесное тело: Солнце, Луну, Марс, Венеру. Однако от этой идеи пришлось отказаться — во второй раз Гётеанум решили строить из бетона. Новый проект был закончен лишь после смерти своего автора. Отголоски этого уникального здания, которое существует и действует до сих пор, можно проследить в произведениях многих архитекторов вроде Фрэнка Ллойда Райта или Фрэнка Гэри.
Алексей Исупов. Продавец фарфора. 1921. Фанера, темпера. Courtesy Вятский художественный музей им. В. М. и А. М. Васнецовых, Киров
Георгий Гурджиев и «Четвертый путь»
Георгий Гурджиев был не только мистиком, но и мистификатором, намеренно спутавшим карты своим ученикам и биографам. Сегодня одни видят в нем гуру, подпольно наставлявшего диктаторов XX века (полагают, что Гурджиев был однокашником Сталина по духовной семинарии, а в 1930-е годы сотрудничал с Гитлером), другие считают его незаурядным мыслителем, опередившим свое время. Странствуя по Востоку, Гурджиев многое заимствовал у буддистов, например идею о том, что в повседневной жизни человеческое сознание пребывает в спящем состоянии, а значит, наша задача — пробудиться и мобилизовать все свои способности и возможности. Его концепция «четвертого пути» предполагает личностную трансформацию посредством множества специальных приемов — от сакральных танцев до практики самонаблюдения и йоги.
В 1922 году под Парижем после нескольких неудачных попыток обосноваться в других местах был открыт Институт гармонического развития человека, где последователи Гурджиева смогли всецело отдаться «субъективной внутренней работе над собой». Чтобы преодолеть состояние «сна наяву», мыслитель вместе с одной из своих учениц — французской танцовщицей Жанной де Зальцман — разработал ряд сакральных движений, помогающих «пробудиться». Свидетели вспоминают, что в замке, где располагался Институт, царила экстатическая атмосфера. Ученики Гурджиева изучали ритм и пластику, практиковали депривацию сна и стремились раствориться в сочиненной учителем музыке сфер. Правда, после первого и единственного публичного выступления жителей гурджиевского замка в театре на Елисейских полях европейская пресса окрестила его «черным магом» и распустила слухи о том, что Гурджиев гипнотизирует и обворовывает людей.
Проект «“Мы храним наши белые сны”. Другой Восток и сверхчувственное познание в русском искусстве. 1905–1969» в Музее современного искусства «Гараж». Москва, 2020 Фото: Алексей Народицкий. Courtesy Музей современного искусства «Гараж»
Спиритизм
Спиритизм, как и многие другие оккультные практики, был завезен в Россию с Запада. Но, в отличие от большей части учений, изобретенных в XX веке, он имеет более давнюю традицию. Еще в период царствования Екатерины II немало придворных было увлечено идеями магнетизма, предложенными немецким врачом и астрологом Францем Месмером. Он полагал, что все тела способны производить так называемый магнетический флюид, позволяющий устанавливать телепатическую связь с умершими и влиять на неживые объекты. Логичным исходом подобных исканий в области потустороннего стало появление в XIX веке первого спиритуалистического кружка. Но еще довольно долго спиритизм существовал в качестве салонного развлечения и лишь в 1870-е годы стал массовым явлением. Для критического осмысления происходящего по инициативе Дмитрия Ивановича Менделеева даже была создана специальная «Комиссия для рассмотрения медиумических явлений».
В первые десятилетия XX века спиритуалистические кружки стали в России обычным делом, особенно среди московских литераторов. Рупором спиритизма в эти годы выступал журнал «Ребус», в котором среди прочих адептов движения печатался Валерий Брюсов. Он вспоминал, что в спиритических сеансах «испытал ощущение транса и ясновидения» («Я человек до такой степени “рассудочный”, что эти немногие мгновения, вырывающие меня из жизни, мне дороги очень»). При этом отношение к спиритизму в интеллигентской среде было двойственным. Многим в нем недоставало мистического содержания: уж слишком позитивистским был этот способ общения с потусторонним.
Проект «“Мы храним наши белые сны”. Другой Восток и сверхчувственное познание в русском искусстве. 1905–1969» в Музее современного искусства «Гараж». Москва, 2020 Фото: Алексей Народицкий. Courtesy Музей современного искусства «Гараж»
Советский Восток
В СССР мистические течения по понятным причинам не могли принять никакие институциональные формы. Немногие действовавшие на рубеже веков кружки, секты и ордены, не уничтоженные как антисоветские организации, ушли в подполье и были вынуждены изобретать каналы передачи «тайного знания». Один из самых любопытных сюжетов выставки посвящен этому катакомбному периоду, отмеченному интенсивным поиском новых ориентиров. Ярким примером духовных поисков на пересечении с искусством был кружок художников, который исследователь Борис Чухович назвал «самаркандскими прерафаэлитами». Бывший ученик Малевича Александр Николаев, принявший ислам и взявший себе имя Усто Мумин («уверовавший мастер»), Даниил Степанов и Алексей Исупов работали на стыке нескольких национальных и эстетических традиций. «Джорджоне, Боттичелли, кватроченто, Маяковский, “Бубновый валет”, Пикассо — носилось и переплеталось в тихом вечернем воздухе самаркандского загородного сада», — вспоминал Виктор Уфимцев, еще один из самаркандских художников.
Их творческое становление пришлось на время, когда само искусство превратилось в своего рода эзотерическую практику, передающуюся из уст в уста. Советский Восток стал для них своего рода точкой сборки, местом, куда одни искатели истины отправлялись за вдохновением, а другие — в добровольное изгнание. Для многих он оставался пространством воображаемого, идентичность которого постоянно экзотизировалась, в том числе и многими эзотериками, редко отличавшимися критическим мышлением. Этот сказочно-декоративный образ, конечно, также требует осмысления, возможно, несколько более подробного, чем предлагает «Гараж».