20 января 2020 | Время чтения 8 мин
Аннотация
Сегодня мы наблюдаем массовый регресс человека при росте технологий. Такие «ножницы» могут привести в будущем только к катастрофе. Кроме того, снижается общая способность к восприятию сложных и длинных текстов. В результате общество оказывается лишено адекватного понимания того, что с ним происходит. Остались ли какие-то ресурсы в самом человеке, которые позволили бы ему переломить эти негативные тенденции, и в чем они состоят?
Данила Уськов, 20 января 2020, 19:06 — REGNUM Сегодня при современном росте технологий мы наблюдаем очевидный массовый антропологический регресс. Наиболее наглядным образом этот регрессивный тренд дает о себе знать в коммуникативной и информационной сферах.
Язык общения между людьми примитивизируется. Предложения становятся короче и короче. Возможность восприятия длинных, сложносочиненных предложений падает. Из общения в соцсетях так называемый «олбанский язык» перекочевал в реальную жизнь. Постепенно, из соцсетей готовится выплеснуться новая волна регресса — люди начинают общаться уже просто «стикерами» и «смайликами». В итоге сначала темы для общения серьезно упростились, а потом стала возникать угроза, что сами «темы» как таковые могут исчезнуть, ибо речь порой начинает переходить в нечто, напоминающее нечленораздельное мычание…
Говорят: «нет слов — одни эмоции». Слов уже нет… Однако и с эмоциями начинают происходить метаморфозы. Ведь когда исчезает человеческое содержание, эмоции начинают трансформироваться из человеческих в звериные или вообще начинают исчезать, ибо исчезает стимулирующее их содержание. Приведу один феномен, ставший уже, увы, вполне обыденным.
Часто можно наблюдать за тем, как именно общаются друг с другом пожилые люди (обычно женщины). Сначала одна женщина что-то говорит другой на ухо, а другая просто молча кивает. Потом они меняются местами — та, которая кивала, начинает говорить, а другая кивать в ответ. И совершенно понятно, что содержание произносимого абсолютно неважно. Что кивание идет не от понимания того, что говорится, а чисто из эмпатии. Так происходит потому, что данный тип коммуникации не преследует никаких целей, связанных с передачей какого бы то ни было содержания, а преследует простой обмен энергией, возможность выговориться без желания быть услышанным. Такой специфический режим общения, на практике узнается достаточно безошибочно.
Однако далеко не все пожилые люди обязательно начинают так общаться. Более того, даже те, кто иногда так общается, сохраняют способность и иного, содержательного общения. Кроме того, для такого бессодержательного режима, все же есть свои оправдания. Люди уже пожили, им в целом все понятно, а если и не понятно, то свои взгляды они менять не собираются. Как-то влиять на жизнь друг друга, кроме как при помощи поддержки эмоционального фона, они тоже не хотят и избегают подобной возможности. Жизнь уже сложилась, осталось только доживать.
Но ведь в такой «старческий» режим часто впадают именно молодые люди! В этом заключается сегодняшняя обыденность! Молодежь часто говорит друг с другом так, как будто ей уже давно нечего друг другу сказать. Идет простое переливание «из пустого в порожнее» на любую тему, а впрочем, за ненужностью начинает уже исчезать и сама тема как таковая… Стоит ли говорить, что всё вышеописанное отражается на информационной сфере?
Тексты весьма скромной длины вызывают возглас на олбанском языке: «Слишком многа букафф». Перспектива прочтения текстов более значительной длины просто перестает рассматриваться. В итоге возможность передачи сколь ни будь сложного и объемного содержания просто исчезает. Возможность прочтения и тем более обсуждения великой художественной, а тем паче философской литературы, исчезает тоже. В итоге общество лишается возможности обсуждать и адекватно реагировать на вызовы и проблемы, которые только нарастают.
Остается лишь небольшая прослойка людей, которая регулярно читает ленту новостей. Однако, читает она ее методом «пожирания» информации. То есть, в лучшем случае воспринимая только ту информацию, для которой в сознании и мировоззрении уже есть «готовые полочки». Все же, для чего «полочек» не находится, просто не замечается. Возможность достроить новую «полочку», как-то изменить старую обычно отсутствует. То есть в каком-то смысле читается только та информация, которая уже знакома. Это —пережевывание бесконечной информационной жвачки, на которую подсаживаются, но никакого самостоятельного осмысления в большинстве случаев не происходит.
Надеюсь, читатель узнает по моему несовершенному описанию то, что мы с вами видим каждый день. Думаю, со мной можно во многом не согласиться, многое может показаться спорным, утрированным, однако вряд ли кто-то будет спорить с тем, что ситуация в целом примерно такова.
А коли так, то разрыв между уровнем человеческой сложности и сложностью технической порождает феномен обезьяны, держащей в лапах красную ядерную кнопку. Только одно это может погубить человечество в ближайшее время.
Однако, наряду с такой «плохой новостью», есть, как водится, и «хорошая». Она заключается в том, что шансы все еще остаются. Ибо то, что я примерно тут описываю, еще не доходит до последней глубины, а носит все же относительно поверхностный характер. Так называемый «простой человек», которого никто на самом деле нигде никогда не видел, все еще несет в себе потенциал сложности. И это я говорю исходя далеко не только из благопожеланий.
В каждом человеке существует некий «тумблер», который может включить режим сложности. Когда этот «тумблер» выключен, человек кажется «простым», часто действительно ведет себя, как «простой», если не сказать примитивный. Однако когда он переводит «тумблер» в другое положение, тот же самый человек обнаруживает, что он совсем не так прост, как мы уже привыкли было о нем думать. Именно об этом «тумблере» Василий Шукшин написал свой рассказ «Забуксовал».
Главный герой — «простой» механик Роман Звягин, как-то долго наблюдал за тем, как его сын учит знаменитый отрывок из гоголевских «Мертвых душ», где говориться о Руси, как о тройке, которая несется неведомо куда. Сначала Роман пожурил сына за то, что тот зубрит без достаточного понимания, а потом и сам задумался. В итоге его осеняет, что в тройке-то, которая олицетворяет Русь, скачет не абы кто, а мошенник Чичиков! Эта картина настолько впечатляет Романа, что он идет за разъяснениями к школьному учителю, который задал его сыну этот урок. Учитель в ответ на страстные вопрошания Романа не рекомендует тому задаваться подобными вопросами. Роман вроде соглашается, понимает, почему не стоит, как сейчас бы сказали — «заморачиваться», однако он «забуксовал», и эта мысль более его уже никогда не покинет.
Шукшин не случайно аранжирует этот процесс почти пробуждения Романа его воспоминаниями и раздумьями о собственной жизни. Ведь подобное пробуждение воли к сложности всегда соседствует с экзистенциальными переживаниями о собственной жизни и смерти. Этот процесс лучше любого Сартра или Альбера Камю понимал советский и русский писатель-экзистенциалист Василий Шукшин.
Любого самого «простого» человека, причем даже того, который уже было всецело перешел на общение при помощи только лишь «смайликов» в интернете, может поразить та же молния, что поразила главного героя рассказа Шукшина. Если продолжать эту параллель, то тут-то такой «простой» механик и становится готовым к восприятию сложной литературоведческой и философской проблематики. Кроме того, он становится готовым и к чтению весьма длинных и сложных текстов. Да, условного Гегеля он читать сразу не сможет, но его проявившийся страстный интерес, стремление разрешить проблему, качественно, на порядки расширят его возможности восприятия. А остальное придет с привычкой и тренировкой.
Думаю, подобные метаморфозы многие наблюдали и в жизни. Вот человек не может усвоить сколько будет «два плюс два», а вот ему же стало что-то интересно, и он уже без особого труда начинает оперировать чем-то таким, что, казалось бы, на много превосходит его «обычные» возможности. А дело-то только в том, что он просто переключил внутри себя «тумблер», стал по-настоящему живым.
Поэтому, хотя, глядя на наше общение в соцсетях и в реальности, уже кажется порой, что мы безнадежно отупели. Хотя мы сами уже иногда не верим в то, что способны по-настоящему освоить несколько увесистых томов сложнейшего текста, или нечто подобное. Несмотря на все это, потенциал к открытию совсем иных возможностей сохраняется, покуда человек еще является человеком, то есть не умер и способен к пробуждению и, в том числе, к подлинной интеллектуальной страсти.
Непробужденное, непреходящее в себя сознание масс требует всё более простых и коротких текстов. Потом оно требует видеороликов. Потом оно требует более коротких видеороликов. А потом что оно потребует? Это пространство ежесекундно схлопывается. Очень многие идут на поводу у этого тренда и производят нужный массам контент, соревнуясь в количестве просмотров. Получают за счет увеличения количества этих просмотров временные возможности. Однако им при этом приходится постоянно выбрасывать из собственной головы понимание того, что весь этот регрессивный мегатренд, который они по факту обслуживают, ведет в пропасть и волочет туда и их самих.
Поэтому, на мой взгляд, сегодня любой вменяемый создатель контента (текста, видео, или любого другого) должен плыть «против течения» по двум причинам. Первая причина — существующее «течение» уносит в пропасть. А коли так, то какой смысл бороться за количество «лайков» и «дизлайков» на пути с известным концом? Вторая причина — вполне объективные шансы на пробуждение альтернативного, спасительного течения, особенно в России, существуют. Будить такое альтернативное течение и удовлетворять, коли он у кого-то появится, яростный спрос на сложность, действительное объяснение происходящего и построение адекватной картины — задача подлинной русской интеллигенции. Правда, в рассказе у Шукшина именно интеллигент — школьный учитель Николай Степанович — сам оказался не готов к вопросам «простого» механика Романа Звягина. Ну так сегодня и должен быть слой, который не только сможет пробуждать, превращать массу в народ, но и будет готовым к страстным вопросам пробужденных. А мешает появлению такого необходимого сегодняшней России слоя лишь страх, а вовсе не массовое отупение как таковое.