Захожу в угловой подъезд обыкновенного жилого дома по улице Коммунистической, 16, поднимаюсь по крутым ступенькам «сталинки» до самого чердака и попадаю в… Малый Эрмитаж.
В двух шагах от вокзала и в трех от Аллеи Героев и Вечного огня на меня взирают с бессмертных полотен живописные герои Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Веласкеса, Эль-Греко, Рубенса и многих других. Нет, я не перенеслась на «машине времени» в залы Государственного Эрмитажа или Третьяковки! Сегодня я попала в гости в научно-просветительский Музей-школу исполнительского мастерства волгоградского художника-исследователя Александра Татаренко. Вместе с Александром Владимировичем меня радушно встречает и его супруга Ольга.
- Более сорока лет Александр Татаренко кропотливо изучал приемы живописи старых мастеров XIV – начала XVI веков, разгадывая их секреты, - начала рассказ Ольга. - Работы Александра Владимировича — это не копии. Это исполнение. Между копированием и исполнением существует большая разница. Это всё равно, что незнающий теорию музыки исполнитель подбирает (копирует) на слух какое-либо произведение, или, зная теорию музыки, исполняет произведение по нотам. Так, копиист переносит образ и цвет с оригинала. Делает он это чаще всего в музее. Цель — предельно точно передать то, что изображено на картине.
Исполнитель же стремится расшифровать композицию картины, найти и определить четкую последовательность прорисовки множеств деталей в ней. Это похоже на музыку: зная ноты, можно исполнить любую мелодию. Так и в живописи старых мастеров: зная их теорию живописи, можно исполнить любые произведения классической живописи, не видя перед собой оригинала, а лишь эскиз мастера, который и является тем самым оригиналом.
Пока Ольга приоткрывает мне завесу тайн классического искусства, Александр, стоя у специально подготовленной доски, легкими движениями художественного ножа убирает на её поверхности так называемые помехи - то, что мешает глазу воспринять пространство. Многолетние исследования Александра Татаренко показали, что лучшие живописные работы мира были сделаны именно на дереве, поскольку его поверхность можно более тщательно подготовить, в том числе отшлифовать и сделать необходимо гладкой. Особо подготовленная деревянная поверхность имеет больше возможностей для передачи воздушной перспективы.
- Есть две перспективы: воздушная и линейная, - вступил в разговор Александр Татаренко. - Леонардо да Винчи сказал: «Практика всегда должна быть построена на хорошей теории, для которой перспектива - руководитель и вход. Без нее ничто не может быть хорошо сделано в случае живописи». Он как раз имел в виду воздушную перспективу. Мы же в воздухе находимся, поэтому надо это пространство правильно передать. Чтобы передать воздух, надо убрать все, что мешает восприятию глазом. Для такой работы холст мало подходит, ведь он мягкий. А доска жесткая, и можно, например, шкуркой счищать микроны.
- Александр Владимирович, кроме перспективы, в чем еще заключаются особенности исполнительского мастерства?
- В том, что полотно создавал не только мастер, но и подмастерье. Оба эти понятия надо вернуть в современную живопись. Мастер делал набросок, сочинял композицию и создавал эскиз, а его ученики-подмастерья, владея теорией живописи и техникой мастера, могли исполнить этот эскиз, перенося его уже на холст или дерево в натуральную величину. Далее мастер корректировал и завершал начатое его учениками. Мастер и подмастерья «говорили» на одном языке живописи. Они понимали друг друга и могли продолжить работу на любой стадии. Это творчество и называется исполнительским мастерством. Поэтому многие известные картины - плод коллективного труда.
Слово за слово - мы прошли в другой импровизированный зал этого чудесного музея. Большие окна пропускали максимум зимнего света, делая известные картины-исполнения «Джоконды», «Сикстинской мадонны», «Мадонны в гроте» еще более пленительными.
- Александр Владимирович, когда вы поняли, что душа лежит к изобразительному искусству?
- Рисовать я начал ещё в школе, но меня серьёзно увлекал тогда спорт. Занимался лёгкой атлетикой, волейболом и хоккеем. В какой-то момент пришлось из-за травмы на тренировке уйти из хоккея. Но это только помогло определиться со своим призванием и заняться серьёзно рисованием, пойти учиться живописи. В нужное время мне всегда встречались мудрые люди, направляющие словом и делом, наверно это бывает с нами не случайно. А спорт, физические упражнения и рыбалка - они сопровождают меня в жизни всегда.
- Для чего Вы создали свой музей-школу исполнительского мастерства?
- Чтобы сохранить утраченные знания и секреты, которые мне удалось восстановить и раскрыть. Чтобы продолжить развитие изобразительного искусства по-новому. Чтобы в Волгограде было ещё одно место, пропагандирующее классическое искусство. Да-да, у нас в городе много изумительных художников классической живописи, которые сидят у себя в подвалах и на чердаках, творят поразительные вещи, но о них мало кто знает: Юрий Карпенко, Василий Скоробогатов, Михаил Чалов...
Увы, сегодня направление развития «искусства» совершенно другое. И оно деградирует! И если молодежь окончательно приучат к этой современной мазне, то пиши пропало — получатся из вас барашки, которые ничего не понимают и которых на веревочке можно вести, куда угодно.
- В Италии вас признали художником-реставратором, при каких обстоятельствах это произошло?
- Интересные встречи порой дарит нам судьба! Иногда само собой получается встретить тех, кому ты нужен, и кто нужен тебе. Так произошло и с итальянскими коллегами. Я был приглашён на семинар реставраторов. Общение получилось конструктивное и позитивное. Итальянские специалисты и искусствоведы с аплодисментами встречали мои исполнительские работы великих мастеров. Научные знания не имеют границ. Мы понимали друг друга даже без переводчиков и без слов. Достаточно было моих живописных исполнительских работ. Общение шло на языке живописи как на родном для всех присутствующих. А итальянский сертификат реставратора висит в моей мастерской.
- Вашим работам аплодировали французы, немцы и итальянцы. Но в Волгограде о вас знает лишь узкий круг. Почему так происходит?
- Потому что это кому-то выгодно… В Волгограде сложилась нездоровая конкуренция. Стереотип мышления мешает местным «знатокам искусства» профессионально и грамотно оценить мою деятельность. Да, и к тому же в Волгограде нет тех специалистов, которые есть в Москве и которые могут оценить то, чем я занимаюсь. Художники - живописцы и графики, скульпторы и волгоградские искусствоведы не могут оценить мои научные достижения, методику обучения, теорию и технологию живописи. У нас в городе нет учёных-исследователей в этой области. А зрители дезориентированы, им не дали возможности вникнуть в такие понятия, как созидание и разрушение. А это очень важно!
И поэтому такие, как я, становятся для них непонятны, подозрительны, неудобны и «даже опасны». Разрушители внушают зрителям, что надо восхищаться «черным квадратом», который перечеркнул все законы и правила эстетического кодекса, а также преемственность знаний многих поколений в области эстетики. «Чёрный квадрат» вообще не относится к предмету искусств. Это мыльный пузырь, а точнее... вирус. Если бы мы не утратили теорию живописи, нам бы никогда не пришла в голову мысль назвать черный квадрат, как он есть, предметом искусства и ставить его в один ряд с «Джокондой» или «Спящей Венерой»… Вот из-за этого моего непримиримого мнения и не жалуют меня в Волгограде…
- Александр Владимирович учился в Пензенском художественном училище имени Савицкого, Ленинградской академии живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина и в Московском государственном институте художеств имени Сурикова, а когда оставалось буквально полгода до его окончания, произошел случай, отлично иллюстрирующий стремление Татаренко к справедливости и изменивший впоследствии его жизнь, - продолжила наш разговор Ольга. - Был такой художник Илья Глазунов. Отличный реалистический художник, но преподавать ему не давали. При этом студенты пропадали в его мастерской целыми днями: он учил, объяснял, показывал… И благодарные студенты, конечно же, спрашивали: «Илья Сергеевич, почему же вам не дают у нас преподавать?». Однажды он не выдержал и сказал молодежи: «Ну, вот вы бы письмо такое взяли и написали. Сказали бы, что такой преподаватель, как я, вам нужен».
И студенты такое коллективное письмо действительно написали. Но передавать его министру культуры побоялись. Подписывал и передавал его только студент пятого курса Александр Татаренко. Как ни удивительно, письмо попало на стол тогдашнему министру культуры Демичеву. Тот написал свою визу: «Принять Глазунова», а это было вопреки желанию дирекции «Суриковки». Но они не посмели перечить министру!
Тогда администрация вуза начала разбираться: кто же это ходатайство подписал и доставил в министерство?! Выяснили, что виновник тому без пяти минут выпускник Александр Татаренко. С ним распрощались быстро, почти по политической статье. Дело в том, что была в те времена такая учебная дисциплина – научный коммунизм. Вот его и выпроводили из вуза с формулировкой: «За срыв занятий по научному коммунизму отчислить»…
С тех пор стремление Татаренко к справедливости не изменилось. Может, это и неудобная для жизни позиция, но она дает право быть собой и делать то, что велят сердце и совесть…
- Александр Владимирович, сейчас не жалеете, что так произошло?
- Ничуть! Напротив, я даже доволен этой ситуацией. Илья Сергеевич Глазунов, став преподавателем «суриковки», внес огромный вклад в сохранение классической живописи. В итоге он создал знаменитую «глазуновку», по образу старой российской академии живописи. И недавно наш волгоградский Музей-школа исполнительского мастерства был тепло принят в стенах Академии Глазунова. Разговор как раз велся о том, что школа Татаренко и «глазуновка» - единомышленники по основным вопросам классической живописи; наши задачи и цели совпадают, а значит, надо поддерживать друг друга, объединяться, делать совместные проекты.
- Александр и Ольга, вопрос к вам обоим: почему вам так важно бороться за спасение «красоты», и спасет ли она, по вашему мнению, мир?
Александр Владимирович:
- Та разрушительная антикультура, которая навязывается нам сейчас, несёт дисгармонию, а значит гибель всего живого. Красота и гармония заложены в каждом из нас, поскольку мы часть природы, а природа и есть сама гармония. Если мы хотим сохранить мир, то это путь к гармонии. Сознательное и намеренное разрушение красоты должно быть остановлено.
Эта мысль давно витает в воздухе и высказывается многими известными мыслителями, общественными деятелями, искусствоведами. Например, мне доводилось беседовать на эту и другую тему с уважаемой Ириной Александровной Антоновой – специалистом по итальянской живописи эпохи Возрождения; директором и президентом Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Так вот её мнение специалиста, что культура, дойдя до нижней точки сейчас, должна, по закону развития мира по спирали, подняться. Дальше уже некуда. Дальше крах. Наша миссия и миссия наших современников – спасти красоту.
Ольга Татаренко:
- Красота - это природа, а природа - это гармония. Созерцая красоту, человек настраивается на гармонию. Мы заметили, что гости нашего музея всегда уходят с посветлевшими лицами, даже если они пришли мрачными. Красота действительно спасает мир! Причем в международном масштабе. Люди разных стран и национальностей понимают красоту без переводчика, красота не имеет границ, она притягивает, объединяет и по-хорошему мотивирует. Созерцая красивое, человек становится чуточку чище, добрее, смелее… На мой взгляд, наблюдать красоту важно, она лечит душу человека и подталкивает его к созиданию.