Андрей Пронин о том, как в РТ из пьесы Тинчурина делают рэп-баттл, героев Чехова превращают в татар и проводят «Иранскую конференцию»
В Буинском государственном драматическом театре завершилась третья, уже ставшая традиционной, лаборатория «Буинская Талия». Ее по праву следует назвать заметным событием в татарском театре, уверен известный театральный критик Андрей Пронин. Специально для «БИЗНЕС Online» он разбирает удачи и неудачи нынешнего форума.
ДОБРЫЙ ВОЛШЕБНИК И ЧАРОДЕИ-КУРАТОРЫ
Существование театра в маленьком 20-тысячном Буинске почти чудо, а в роли доброго волшебника здесь выступает народный артист РТ Раиль Садриев, из чьей воли и энергии родился и растет этот коллектив. Ассистируют волшебнику чародеи-кураторы из столиц: москвич Александр Вислов и казанец Нияз Игламов, благодаря магическим заклинаниям которых в Буинск третий год подряд приезжают заметные российские режиссеры. Тема лаборатории «Буинская Талия» — комедия, отсюда и имя древнегреческой музы Талии в названии. Этот жанр в татарском театре считается традиционным и любимым, но в Буинске рискуют экспериментировать, работая с материалом, далеким от привычного канона. Скажем, в нынешнем году комедия Карима Тинчурина «Американец» в репертуаре лаборатории соседствовала с шедевром драматургии абсурда — «Лысой певицей» Эжена Ионеско, водевилем Антона Чехова «Предложение» и «Старшим сыном» Александра Вампилова. Всего за несколько дней эскизы будущих спектаклей сочинили с актерами буинской труппы москвич Александр Огарев, петербургская итальянка Алессандра Джунтини, Баатр Колаев из Элисты и ведущий актер Воронежского камерного театра Камиль Тукаев, на сей раз выступивший в качестве режиссера.
К неудачам нынешней «Талии» я бы отнес «Старшего сына», хотя Джунтини — молодой, но уже опытный режиссер, ученица Вениамина Фильштинского — вряд ли заслуживает суровой критики. Пьесу ей навязали кураторы, актеров не хватало, и пришлось привлечь неопытных дебютантов. В результате персонажи Вампилова выглядели непривычно: Бусыгин (Ильфат Самерханов)был явно младше своего приятеля Сильвы (Рамиль Шайхутдинов), а туповатый солдафон Кудимов в исполнении Айдара Сафина выглядел хрупким и трепетным Пьеро. Джунтини ограничилась последним актом пьесы, предварив его презентацией персонажей. Каждый из них отвечал на вопросы невидимого интервьюера, а некоторые даже отплясывали под свои любимые песни. Вся эта разудалая отсебятина напоминала «Самый лучший фильм» и совсем не помогла артистам выйти в предлагаемые обстоятельства финала пьесы. У Вампилова там скандал, все на предельном нерве, почти в истерике, но артисты эскиза сохранили не очень подобающее моменту хладнокровие. Опытным путем было доказано, что «Старший сын» все же комедия положений и превращать ее в комедию характеров противопоказано.
САМЫМ УДАЧНЫМ ЭСКИЗОМ ЕДИНОДУШНО ПРИЗНАЛИ «ЛЫСУЮ ПЕВИЦУ»
«Предложение» Чехова играли в сельском доме культуры деревни Тулумбаево под Буинском, причем игровой площадкой для спектакля стала не только сцена, но и двор. Для татарина Тукаева было важно воссоздать атмосферу своего деревенского детства: столы, ломящиеся от нехитрых яств и фруктов, бесконечное чаепитие, разговоры на повышенных тонах, которые из объяснения в любви могут превратиться в перебранку, а затем благополучно вернуться в исходное положение. Музыкальным лейтмотивом спектакля Тукаев сделал «Татарское каприччио» Анатолия Луппова, на авансцене расставил пюпитры, у которых чинно встали Раиль Садриев, Айгуль Сагеева и Ильфир Султанов. Но «концертное исполнение» пьесы постоянно нарушалось взрывами темперамента персонажей и превращалось в эксцентриаду, полную уморительных комических эскапад. История сватовства Ломова к дочери Чубукова, едва не сорвавшегося из-за споров о земельных владениях и гончих собаках, у Тукаева стала интернациональной: Ломов — русский, Чубуков — татарин. Персонажи говорят на двух языках, иногда вворачивают в свои словопрения крылатые фразы из других произведений Чехова, а завершается спектакль меланхоличной идиллией под звуки татарской гармони.
Если Тукаев соединил хрестоматийную русскую пьесу с татарской музыкой и традиционным бытом, то калмык Колаев (в недавнем прошлом худрук национальных театров в Элисте и Абакане) смело вытащил «Американца» Тинчурина из привычной визуальной и акустической среды. Ритмизованное действие, напоминающее то репетиционный актерский тренинг, то рэп-баттл, обнаружило в пьесе взрывную энергию. А неожиданный выбор актрис на роли обхаживающих мнимого американского профессора отцов семейств позволил предельно заострить сатирическое звучание образов. Такой Тинчурин явно будет интересен молодежи.
Самым удачным эскизом единодушно признали «Лысую певицу» Огарева. Совершенно невероятные, выходящие за рамки всякой логики коллизии пьесы Ионеско режиссер предложил актерам пережить как само собою разумеющиеся, с силой внутреннего приятия и даже страсти. В результате «заумная» пьеса заиграла невиданными обертонами. Мистер Мартин (Ришат Тухватулин) и миссис Мартин (Эльмира Семенова) оказались прячущимися от жизни эскапистами, мистер Смит (Рустем Давлятшин) — домашним тираном, третирующим свою наигранно веселую жену (Эндже Хузеева), а обаятельнейший капитан пожарной команды (Ирек Гайнетдинов) — эдаким Питером Пэном, вечным ребенком, тщетно пытающимся превратить реальность в игру. В финале спектакля, когда реплики персонажей у Ионеско теряют всякое подобие логической структуры, текст зазвучал как крик о несовершенстве мира и невозможности счастья — и все это с любопытным пластическим решением и под аккомпанемент ностальгических хитов. С непростой режиссерской задачей артисты справились на отлично: в спектакле были зоны чрезвычайно сильной актерской игры, делающей честь буинской труппе.
ЕСЛИ ОНИ РЕШАТСЯ ИГРАТЬ «ИРАНСКУЮ КОНФЕРЕНЦИЮ» НА ТАТАРСКОМ, СПЕКТАКЛЬ СТАНЕТ СЕНСАЦИЕЙ
За рамками лаборатории ее гостям по секрету показали открытую репетицию будущей премьеры театра — спектакля по пьесе Ивана Вырыпаева «Иранская конференция». Его ставит режиссер Егор Чернышев, худрук кировского театра на Спасской, автор отличного «Папоротника», идущего на буинской сцене. И режиссер, и худрук театра в восторге от вырыпаевской пьесы. Я, признаться, их восторга не разделяю. Рыхлая, не отточенная стилистически, «Конференция» явно претендует на роль худшего вырыпаевского текста. Здесь так же, как и в прочих недавних пьесах драматурга, много поминают Господа Бога всуе, так же упорно критикуют западную потребительскую цивилизацию с ее либеральным культом прав человека, упоминают геев, арабских террористов и Холокост и требуют прекратить приобретать и научиться отдавать Вселенной самое дорогое. Вырыпаеву бы следовало подать пример и отдать, наконец, Вселенной свои поднадоевшие драматургические штампы.
Самой эффектной в пьесе оказывается игра во всамделишную политологическую конференцию с докладами, вопросами и прениями. Но эта эффектность имеет обратную сторону — сохраняя предписанную автором форму, режиссер рискует усыпить зрителя пудовыми монологами на отвлеченные темы. Сказать, что Чернышеву удалось полностью победить вырыпаевскую скуку, было бы преувеличением, но сделать большинство персонажей по-человечески любопытными, живыми получилось вполне. А главный и неотразимый кунштюк спектакля — внезапный выход на кафедру худрука театра Садриева, вторгающегося в пьесу со своей личной исповедью. Вот тут, как говорится, дышат почва и судьба…
Как ни относись к пьесе, смелость театра, обратившегося к ней вторым после московского Театра наций, трудно переоценить. А если они решатся играть «Иранскую конференцию» на татарском, спектакль и подавно станет сенсацией.
Была на лаборатории и своя конференция, самая настоящая. Критики и практики, видные театроведы и продюсеры, руководители театров из разных городов России обсуждали насущные проблемы национальной сцены. Сошлись на том, что без смелости и пробивной энергии проблемы эти не решить. Буинский театр такой смелостью наделен вполне, так что поверить в его светлое будущее совсем не трудно.
Андрей Пронин