Иван Горшков: «Выставка должна вызывать внезапное ощущение ужаса и одиночества среди карнавала»

Это не первая ваша выставка. Привыкли к ним или волнуетесь?

Несколько лет назад у меня созрело какое-то чувство, какое-то желание большой выставки, которая бы объединила все плоды моих трудов и, может быть, разъяснила их публике и профессиональной общественности. У меня как у регионального художника есть комплекс: мне кажется, что все не очень понимают, что я вообще делаю, как связаны разные мои практики и связаны ли вообще. Конечно, для меня эта выставка — долгожданное событие, и я хочу объединить в ней, на первый взгляд, очень разные работы, серии, приемы и обнажить через нее какой-то цельный язык, цельную картину мира.

В пресс-релизе к вашей выставке написано: «Помимо традиционных для Горшкова надувных и металлических скульптур, вернакулярных принтов и абстрактной живописи, на выставке показаны выдающие себя за живопись светодиодные табло, скульптурные объекты, „обжитые“ пластиковыми животными и накладными кудрями, предметы гардероба и прочее». Так что к названию вопросов нет, будет действительно «Фонтан всего». Но будут ли в нем какие-то струи, отделы, секции или всем потоком выльется на зрителей?

Выставку можно разделить по сериям, потому что многие вещи будут представлены сериями: коллажи, живописные работы, скульптурные. Но будет и, по крайней мере, два зала, сделанных как тотальная инсталляция. Уже с 2016 года у меня есть своего рода натюрмортный фонд, то есть большой, разрастающийся набор предметов, которые я использую как конструктор для возведения городов. Инсталляция — это как будто город или экосистема, где присутствует максимально широкий спектр предметов, приемов, образов — от электроники до каких-то пней. Поток реди-мейдов, тщательным образом отобранных, с добавлением скульптуры, видео. Я уже несколько раз строил большие инсталляции, но это должна быть самая большая, самая грандиозная инсталляция, которая, мне кажется, доводит идею все-вбирания-в-себя до максимума, — рог изобилия, в общем.

Вы хотите объять необъятное. Но какие-то ограничения должны же быть? Нет?

Конечно, все отбирается очень строго, хотя критерии отбора сформулировать сложно. Наверное, главный — это содержание в объекте некоего парадокса. Мне кажется, что художникам свойственно стремиться расширить свою палитру, инструментарий и вообще границы искусства. А у меня это расширение доводится до абсурда. Такое впитывание бесконечного количества предметов, найденных и апроприированных. Если вкратце свести буквально к одной формулировке круг тем, которые на выставке рассматриваются, то это однозначно некая избыточность. Главное чувство, которое, мне кажется, должно пронизывать большинство работ, да и саму выставку, — это внезапное ощущение ужаса и одиночества среди карнавала.

Вы живете в Воронеже, считается, что земля вокруг плодородная, чернозем. Вдруг на этой почве взросла ваша тяга к избыточности?

Мне кажется, что здесь, скорее, можно сопоставлять и противопоставлять себя более глобальному контексту, в данном случае московскому. Для молодого провинциального художника Москва была ориентиром, местом основных художественных активностей. Может быть, неосознанно, но я делал что-то в пику московским трендам — скучному искусству, наследию московского концептуализма. Разумеется, это не продуманный жест, скорее, так я сам пытаюсь себя проанализировать.

Вообще, замечательно, что вы и ваши друзья стали инициаторами развития современного искусства в Воронеже. Но ваши соратники на вас не похожи: вы спонтанный и веселый, Арсений Жиляев — рациональный и серьезный, а Илья Долгов и умствует, и о красоте заботится. И как вы все уживались?

Уживались прекрасно. По крайней мере, когда познакомились в 2005 году и вместе занимались околоперформативными практиками, квартирники устраивали. Мы друг для друга были единственными знакомыми современными художниками, начинающими, поэтому друг для друга бесценными. И я всегда говорил, что встреча с ребятами сыграла ключевую роль в моей судьбе. Была возможность с кем-то поделиться, с кем-то вместе поработать, попробовать себя, обсудить что-то. Но вкусовые предпочтения остались у каждого свои.

Но сейчас Долгов — лауреат «Инновации», у Жиляева сложилась московская, завидная карьера. Не чувствуете, что отстаете от них?

Просто мы идем разными путями, у всех разные модели пребывания в мире. Илья Долгов вообще, мне кажется, отказался от традиционной карьеры художника как суперзвезды. Живет в уединении в Кронштадте сейчас, активно работает, но видит способ заработка отдельный от искусства, более честный, правильный. Арсений, понятно, успешен. Но я не могу оценивать судьбу других, я пошел по пути количества, переходящего в качество. Потому что ребята все-таки такие самые настоящие «новые скучные», как можно было бы сказать раньше, а я совершенно не попадаю в эту когорту, в какое-то интеллектуальное искусство. Скажем так, я пошел по пути производства, по пути материала, делаю скульптуры из железа.

А ваш путь сытный? Вас и семью кормит ваше творчество?

Я работаю с галереями.

Они продают ваши апроприированные объекты?

Раньше помогали стипендии. Я стипендию «Гаража» получал одно время. Но вот в последние годы что-то продается, к счастью. Периодически, в последний момент, когда уже кризис достигает какого-то неприятного размера. Но — делай что должно, и будь что будет. Я стараюсь работать максимально честно, последовательно и логично, поэтому, думаю, все должно неотвратимо сложиться.

Неотвратимо хорошо сложиться?

Не в том дело, что я оптимист. Довольно давно мы с ребятами обсуждали вопрос перспектив: кто чего вообще ждет от жизни, от судьбы художника, какая цель видится. Я тогда сформулировал для себя, что мне хотелось бы прожить жизнь в мире искусства, заниматься только искусством и как-то в этом реализоваться. Не работать больше ни над чем, кроме как над искусством. И мне кажется, что это довольно логично. Если честно и всецело посвящаешь себя какому-то делу, все свои силы на него направляешь, если обладаешь каплей способностей и ума, то, наверное, у тебя должно что-то получиться. Ты будешь нужен другим членам общества и, наверное, не умрешь с голоду.

Вы окончили Воронежский педуниверситет, отделение художественного образования. Как вас там художественно образовывали?

Честно говоря, я просто хотел диплом о высшем образовании. В университете было мало художественных дисциплин — факультет-то педагогический. Я относился к учебе очень скептически и свысока, потому что как раз в те годы познакомился с Арсением и Ильей, и это рисование натюрмортов воспринималось как занятие почти враждебное. Тогда мы начали ездить в Москву, и все, что потом пригодилось в жизни, мы увидели и восприняли в этих поездках, в общении с коллегами. Я не большой эрудит, и, в общем-то, для меня важно открытое восприятие мира. Мне всегда хотелось быть художником, который может свой язык транслировать через что угодно: нарисовать картинку, отлить скульптуру, найти что-то на улице, — и чтобы это все могло каким-то образом встроиться в язык.

Московский музей современного искусства
до 25 августа