Погода в доме
Такие настроения одолевали 1978 году художника Сергея Есаяна, готового вот-вот отправиться в эмиграцию в Париж вслед за адресатом письма, скульптором Игорем Шелковским.
После знаменитого «философского парохода» 1921 года, еще один массовый исход интеллигенции из Страны Советов происходил в середине 1970-х. Художники и коллекционеры уезжали сотнями: после оттепельной свободы и бурных вечеринок 1960-х наступило горькое похмелье. Особенно сильно отрезвил холодный душ «бульдозерной выставки» 1974 года, когда художников с их абстрактными картинами в буквальном смысле окатили из брандспойтов и снесли экскаваторами на уличном вернисаже в Беляево. С этого момента начинается новая глава в неофициальном искусстве – опять опускается железный занавес, государство прекращает заигрывать с модернистами, и ничего не остается как только уходить в глубокое подполье. 
Показательно, что именно об этих годах безвременья и застоя все чаще напоминают последние московские выставки. С авангардными скульптурами этой весной в Россию возвратились Вадим Космачев и уже упомянутый Игорь Шелковский – они оба вынуждены были эмигрировать, их полуабстрактные работы в 1970-е не вписывались в советские каноны, и только сейчас становится понятно, чего мы в свое время лишились. Почти одновременно в Московском музее современного искусства открылись выставки с проектами дуэта «Комар & Меламид» и живописью Михаила Кулакова – одни прилетели из Америки, а кулаковское наследие – из Италии. Прибавим еще отгремевшие показы инсталляций Ильи Кабакова (в Эрмитаже и в Третьяковке) и ретроспективу Владимира Янкилевского, до которой сам художник не дожил буквально несколько дней.
Отчего возникло это возвращение арт-эмигрантов 1970-х? Ответ на этот вопрос, с одной стороны, очень прост: эти художники дожили до таких лет, что уже превратились в классиков. С другой стороны, культурная ситуация у нас сейчас такова, что очень отвечает такого рода искусству – искусству молчаливого сопротивления, говорящего эзоповым языком.
Еще совсем недавно казалось, что самое актуальное из советского наследия – это культура «оттепели»: арт-революция конца 1950-х – начала 1960-х годов, момент, когда художники почувствовали свободу, увидели американских и французских модернистов, заговорили о «втором авангарде» и новом поколении футуристов, несущихся в космические дали.
Однако и тогда, в середине 1960-х, и сейчас на официальном уровне начали понимать, что артистическая свобода – вещь неуправляемая. «Сегодня ты танцуешь джаз, а завтра родину продашь». Поэтому различные «оттепельные» выставки (в том числе и в Третьяковской галерее два года назад) довольно быстро свернулись – ведь невозможно всерьез говорить о искусстве «оттепели» без того, чтобы не противопоставить его тоталитаризму и воинствующему соцреализму. А в ситуации, когда на самом высоком уровне Сталина считают спасителем отечества, такие разговоры не приветствуются.
Вот и получилось, что вектор музейных открытий сдвинулся в сторону брежневского застоя. Далеко не случайно Третьяковская галерея везет на Венецианскую биеннале картины Гелия Коржева, который в 1970-е годы был председателем правления Союза художников, но при этом сохранял черты «шестидесятника». Такое искусство мы готовы предъявить миру: оно, как говорится, исконное, но не «совковое», оно решает общечеловеческие проблемы, избегая острых вопросов. Иными словами, в ближайшее время нас ждет искусство внешней и внутренней эмиграции.