Большой театр готовится к премьере «Вечера балета», в который войдут два одноактных шедевра: «Парижское веселье», сочиненное Морисом Бежаром в 1978 году на музыку Жака Оффенбаха, и «Симфония до мажор» Жоржа Бизе, поставленная Джорджем Баланчиным в 1947-м.
Основная интрига — 70-минутный опус Бежара, хореографию которого обожали танцевать наши легенды: Майя Плисецкая, Екатерина Максимова, Владимир Васильев.
Для постановки в Большой приехал педагог-репетитор Петр Нарделли. «Культура» попросила его представить спектакль и рассказать о работе с Морисом Бежаром.
культура: Где и как состоялось Ваше знакомство с Бежаром? 
В середине 70-х к нам приехала Майя Плисецкая. Она говорила только по-русски, я ей помогал с переводом. Она мечтала станцевать «Болеро» на своем вечере в Большом театре. Бежар решил делегировать меня для репетиций с сорока юношами, которые танцуют вокруг стола. Но советское Министерство культуры запретило — постановка показалась эротической. Но Майя — умная женщина, настояла на моем приезде в Австралию, где гастролировал Большой балет, там я и репетировал с московскими артистами. Потом ездил с Майей в Аргентину, Германию и другие страны — везде учил местный кордебалет. В 1979-м я ушел из труппы Бежара, мы с другом открыли балетные классы в Брюсселе — дела шли хорошо, результат нас радовал.
культура: Почему покинули сцену так рано — из-за конфликта?
Нарделли: Никаких столкновений не было. В это невероятное время все хотели видеть балеты Бежара, мы выступали каждый день. Помню, на гастролях в Париже давали 30 спектаклей подряд, без выходных, и внезапно у меня возникло чувство, что я танцую, как машина. Вот и ушел. Однако через два месяца Бежар позвал меня преподавать в его школе «Мудра». Думаю, обо мне как педагоге Морису рассказал Азарий Плисецкий — он тогда вел уроки в бежаровской труппе «Балет ХХ века», ездил с нами в поездки. Прошел год в «Мудре», и Бежар попросил меня отправиться в Штутгарт-балет, чтобы выучить с артистами «Петрушку» — знаменитый спектакль, поставленный на уникального Владимира Васильева. Хотел отказаться, но разве можно было сказать «нет» великому Бежару? Вспоминал спектакль, смотрел записи, готовился. После премьеры мы ужинали с Бежаром и Марсией Хайде, которая руководила штутгартским коллективом. В непринужденной обстановке застолья она попросила поставить с ее артистами «Парижское веселье». В 1983-м я впервые перенес этот балет. После премьеры в Германии посыпались предложения из Австралии, Дании, Чили. В те годы мы тесно общались с Бежаром. В 1987-м он переехал вместе со своей труппой в Лозанну, а я остался в Брюсселе, контакты заметно сократились. Меня удивил его звонок в середине 90-х с просьбой сделать «Девятую симфонию» в Парижской опере. Работа оказалась интересной и невероятно сложной — три сотни артистов на сцене, но я справился.
Нарделли: Это желание Большого театра. Лет семь тому назад меня пригласили осуществить «Парижское веселье» в Римской опере. Сейчас труппа сильно выросла, но тогда мне не хватало людей, чтобы сделать спектакль. Я отказался, уже укладывал чемоданы, но как-то странно давила грусть и сожаление — и меня осенило: можно придумать короткую версию из фрагментов балета. Так и сделал, получилось хорошо. Фонд Бежара разрешил, но попросил назвать спектакль «Сюитой из «Парижского веселья». Потом директор балетной школы Академии театра «Ла Скала» Фредерик Оливьери пригласил сделать этот вариант для учеников. Главную роль танцевал Анджело Греко, сейчас он знаменитый премьер в Сан-Франциско; позже — Якопо Тисси, нынешний солист Большого. Махару Вазиеву, который тогда руководил миланским балетом, спектакль нравился. Он и позвал меня в Москву. «Парижское веселье» в Большом — событие историческое: впервые произведение Бежара войдет в репертуар российского театра.
культура: Не все считают выбор правильным.
Нарделли: Я тоже слышал такое мнение — мол, Бежар — это «Жар-птица», «Весна священная», «Болеро», а «Парижское веселье» — произведение нетипичное для хореографа. Не согласен. Бежар — разнообразен, и «Веселье» — важная часть его театра. Балет невероятно трудный: полсотни танцовщиков, 18 солистов и актерское раздолье: у каждого свои художественные задачи и разные вариации.
культура: Как рождалось «Парижское веселье» и почему Бежар обратился к теме после балета Леонида Мясина, поставившего одноименный спектакль в 1938 году?
Нарделли: Морис знал спектакль Мясина и в молодости танцевал в нем. Балет Бежара совсем другой. К музыке, собранной для Мясина Мануэлем Розенталем, хореограф добавил две песни из оперетт. Мануэль, кстати, дирижировал нашей премьерой в 1978-м. Бежар получал удовольствие, создавая этот спектакль. Работа доставляла ему радость, иногда казалось, что на репетициях он развлекался. Началось все с визита журналистки Жаклин Картье — она принесла свой сценарий мюзикла о жизни Оффенбаха. Бежар загорелся идеей сочинить по нему балет, собрал нас всех, рассказал о задуманном, но мы, правда, ничего не поняли. Он сочинял для каждого разные движения, репетировал фрагментами. Когда же он их собрал — получилась прекрасная театральная история.
Нарделли: Главный герой — юноша Бим приезжает в Париж, чтобы учиться танцу. В студии встречает педагога, которая его любит и тиранит одновременно — она хочет сделать его лучшим. Третья роль — сам композитор Жак Оффенбах. Все образы имели прототипы. С композитором понятно, в Биме немало автобиографического: так в детстве называли самого Бежара, он же родился в Марселе и приехал в столицу постигать искусство. Роль создавалась для Виктора Ульяте — потрясающего танцовщика маленького роста. Постепенно я понял, каким удовольствием для Бежара было создавать эту роль, — он вспоминал свое детство и юность, друзей и холодную комнату Парижа, которую снимал во время учебы. Известно, что прообразом педагога была мадам Рузанн (Рузанна Саркисян) — учительница всех знаменитых танцовщиков тех лет. Когда она умерла, ее гроб несли — Бежар и Ролан Пети, Жан Бабиле и Пьер Лакотт. Мадам Рузанн обожали все, даже те, кто не испытывал нежности друг к другу, как Бежар и Пети, например.
В балете — двойная история: реальность, в которой живет Бим, и мир его грез. Действительность и фантазии перемешиваются. Сюжет богатый — его трудно пересказать. Годы Второй империи и начало Третьей республики, стиль второго ампира и сцены в Парижской опере, императрица Евгения и графиня, урожденная Ростопчина, с бородавками на лице.
культура: Кто станцует премьеру?
Нарделли: Состав еще не определен. Бима репетируют Георгий Гусев, Алексей Путинцев, Денис Захаров, но он высоковат. Роль учительницы осваивают Ирина Зиброва, Вера Борисенкова, Анна Антропова и Екатерина Миронова. На очень важную партию Оффенбаха определены два великолепных артиста — Игорь Цвирко и Вячеслав Лопатин. Артисты репетируют с удовольствием, что меня невероятно радует.
культура: Балет наверняка веселый?
Нарделли: Конечно, но реакция бывает разной. Иногда улыбаются, в Штутгарте хохотали все время — Марсия Хайде придавала учительнице черты яркого гротеска. Зрители «Ла Скала» вскакивали со своих мест и финальный канкан смотрели стоя. И в то же время, если спектакль хорошо сделан и исполнен, то к окончанию у меня часто наворачиваются на глаза слезы.
культура: Вы сами танцевали в «Парижском веселье»?
Нарделли: Одного из друзей Бима, мечтал о роли Оффенбаха, но не получилось.
культура: Каким Вам запомнился Бежар?
Нарделли: Невероятно умным. Наверное, это определили гены — ведь он был сыном известного философа Гастона Берже. Все свободное от сочинения танцев время Бежар читал и слушал музыку. «Проглатывал» по книге в день, увлекался старыми фильмами — знал их наизусть. Сейчас хореографы считают себя креативными и успешными, если сочиняют один балет в год. Бежар выпускал пять-шесть спектаклей в сезон, одновременно создавал несколько постановок. Утром ставил под восточную музыку, днем переходил в другой зал и работал с современными мелодиями Булеза, а в третьем — звучал Верди или Пуччини. В один день. Его работоспособность, умение переключаться и скорость мысли поражали. Когда я приехал в труппу, то сразу попал на первую репетицию балета «Голестан», на традиционную восточную музыку, через три недели мы уехали в Иран — балет был уже сделан. Не хочу никого критиковать, но мне странно, когда хореографы приходят к артистам неготовыми. Наверное, это какой-то другой способ работы. Бежар всегда четко знал, чего хочет. Конечно, иногда по ходу репетиций он менял задуманное, но никогда не появлялся в зале с пустой головой, она была переполнена идеями. Работа с ним — процесс гениальный. Иногда он разрешал нам импровизировать, но объяснял, в каком направлении нам фантазировать, во имя чего.
культура: Когда же Бежар спал — по одной книге в день, три балета одновременно, гастроли, текущие театральные хлопоты?
Нарделли: Он, кажется, вообще не отдыхал. Относился к людям, которых заряжают буквально несколько часов сна. Кстати, он смотрел все свои спектакли — сидел с поднятой головой и очень прямой спиной. Однажды я спросил: «Морис, как ты можешь смотреть сотню раз, например, «Весну священную»?» Он ответил: «Мне это необходимо. Возвращаюсь домой, захожу в ванную и под звуки воды в голове открывается «запись» увиденного, и я вновь обдумываю и изобретаю». Он был безумно знаменит, его узнавали на улице и в ресторанах, просили оставить автограф, подписать программку. Бежар — гений, он совершил революцию в балете.
Нарделли: Мужчины в его балетах затанцевали. Конечно, был Дягилев, но до Бежара танец все-таки ассоциировался с белыми пачками и дамами. Иногда он разоблачал мужчин, добавлял в их пластику гибкие, изысканные, поющие, женские движения, но ни одно из них не было бессмысленным, каждый шаг — продуман. Во-вторых, он первым открыл танец — энергичный, чувственный, выразительный — людям. Может, в России, происходило иначе, но в Европе до Бежара балеты посещало высокое общество, их показывали в богатых оперных театрах. А мы танцевали во дворцах спорта и на огромных стадионах. Когда в Мексике Бежар поставил открытие Олимпийских игр, это казалось феноменальным. Сейчас такие опыты хореографов кажутся естественными, но он был первым в этой области.
Бежар обгонял время, в которое жил, лет на пятьдесят, и у него был обостренный нюх на события. В Германии он поставил почти пятичасовой балет «Кольцо вокруг кольца» по оперному циклу «Кольцо нибелунга» Рихарда Вагнера, эту музыку он обожал. Бежар придумал декорацию: на сцене возвели колоссальную стену, которая разрушалась. Но в период репетиций спектакля никто не знал, что реальная берлинская стена скоро падет, — это произошло незадолго до премьеры. Провидец!
Конечно, есть стиль Бежара — особые руки, как в «Болеро», узнаваемые движения, определенная манера. Но все это для него не так важно, как сам театр — яркий, захватывающий, зрелищный, разнообразный. Для мира искусства Бежар — потрясающая фигура. Замечательно, что Махару Вазиеву пришла в голову идея взять «Парижское веселье» в репертуар Большого. Морис — мой духовный отец, я счастлив прославить его имя, ставя балеты в разных странах мира.
Фото на анонсе: Михаил Логвинов