О чем накануне серьезной даты спрашивать человека, жизнь которого удалась? Генеральный директор Театра-фестиваля «Балтийский дом» Сергей Григорьевич Шуб безошибочно сделал выбор полвека назад, поступив на театроведческий факультет (а вообще имеет три образования). Он создал и возглавляет огромный театральный холдинг с множеством предприятий, институций и проектов. Два особо знамениты – международные фестивали «Балтийский дом» (существует с 1991-го) и «Встречи в России» (с 1998-го); перечислить остальные – газеты не хватит, но нельзя умолчать о дважды проведенной в Петербурге Европейской Театральной Премии, «Оскаре» театрального мира.
Он рассказывал о своих достижениях десятки раз, заставлять повторяться неприлично. Зная, что юбиляр не любит общих слов, все же пробую спровоцировать его на игру в «мысли о главном». Герой наш, отчаянный практик, моментально рушит заданный формат. Однако суть остается.
Прежде всего – о Театре
Почему я ушел с телевидения, и никогда меня не тянуло, например, в кино? Премьера в театре – катарсис, который искупает всё. Даже самый неудачный спектакль собирает на премьеру полный зал, полно цветов, если не у зрителей, то у родственников, овации, крики «Браво!» – и они искренни. Понимание сделанного придет завтра. Но сразу после премьеры, на банкете, когда все говорят друг другу – искренне! – неправду, а иногда и правду, есть момент счастья. Он оправдывает закулисную жизнь, полную тайных интриг, подсиживаний, сплетен, которые есть всюду, но в театре гипертрофированы. Я часто повторяю: театр – место, где играют. Точка. В театре нельзя с пафосом. Он губителен. Этому научила меня Эра Гарафовна Зиганшина. И еще сказала: «Сережа, в театре нельзя жить с зажатым позвоночником. Надо жить с расслабленным. С зажатым рискуешь получить в лучшем случае компрессионный перелом. А в худшем – останешься парализованным».
Да, забавная штука театр. Забавная.
О мировом театре сегодня
Не такой уж я эксперт… Но считаю, что все попытки создать театр без актера провалились. Мы привозили, кстати, спектакль, где местом действия становился организм артиста, – «Юлий Цезарь. Отрывки» Ромео Кастеллуччи. Актер читал монолог, а через нос ему внутрь была введена камера. Мы видели на экране, как его голосовые связки очень красиво распускаются, будто цветок. Но каждый эксперимент имеет свое место. Все это поняли. Для меня идеал режиссуры XXI века – творчество недавно ушедшего из жизни Эймунтаса Някрошюса. Это театр, где есть энергия режиссерской воли, которая состоит из сплава сценографии, музыки, образа, того, что словами не передать. Но прежде всего, конечно, грандиозной актерской игры. Такой, как, например, у Владаса Багдонаса, который, кстати, сегодня играет на нашей сцене.
И это мы видим во всех спектаклях европейского театра, которые привозим на фестиваль «Балтийский Дом», – работах Люка Персеваля, Томаса Остермайера, Иво ван Хове, Эльмо Нюганена, Кристофа Марталера, Кристиана Люпы. Да, режиссер предлагает разную природу чувств. Но все равно главный – актер. Я на таком театре воспитан.
О драматическом театре сегодня у нас
Совершенно согласен с Гетой Яновской: смотришь иные спектакли современных режиссеров по современной драматургии – и будто эти люди не знают, что были Шекспир, Островский, тем более Вампилов, Розов, Арбузов. Сегодня зачастую объявляются гениями режиссеры, чьи находки мы уже видели тридцать лет назад в капустниках Вадика Жука. В общем, я мало смотрю спектаклей в России. Мне уже неинтересно. Будто и не было, действительно, Товстоногова, Эфроса, Любимова, Фоменко. Наш театр сегодня, по-моему, мягко говоря, не на подъеме.
Мы уже несколько лет привозим мощные театральные проекты. По три дня монтировки декораций. «То, что проходит мимо» Иво ван Хове из Амстердама. Или «Имитация жизни» Корнеля Мундруцо из Будапешта: весь огромный объем декорации по ходу действия переворачивался на 360 градусов, и в этом огромный художественный смысл, а не просто эффектный трюк.
Спектакли с потрясающей сценографией. Что не заменяет замечательных артистов, разумеется. Увы, театры в Петербурге абсолютно нищие по своим техническим возможностям. Только БДТ и Александринка получили, к счастью, федеральные деньги. Но нельзя выпускать космические ракеты на довоенных станках «ДиП». «Догнать и Перегнать», ты знаешь. Говорю об этом много лет. Да, мы получаем от государства деньги. На зарплату – небольшую, но получаем. На один спектакль, но даже и не целиком. На здание, на ремонты. Чего жаловаться. Надо зарабатывать. Многие больницы хуже живут.
Но мы ничего не имеем на новый свет, а нынче один прибор стоит три-четыре миллиона. А звук! А машинерия! При губернаторе Матвиенко мы успели сделать частичную компьютеризацию, а потом деньги перестали давать. У нас полсцены на ручных штанкетах, а полсцены – на компьютерных. Это как если бы машина ехала – передние колеса на бензине, а задние на чурках деревянных. Сейчас идет Год театра. Большие надежды были на него. С нас собрали заявки – чего, мол, хотим. И ничего не дали.
Может, светлое будущее театра – в маленьких негосударственных театрах, у которых нет плана по заполняемости зала и прочих требований? Но назовите мне их достижения. Спектакли, которые формируют социальную активность и одновременно сами – художественные явления. Я их не вижу.
Сегодня нет популярных театров. Ни к одному не выстраиваются очереди в первый день продажи билетов. Есть отдельные спектакли в отдельных театрах. И социальная миссия театра изменилась. Он перестал быть школой нравственности, гражданской активности, поскольку в обществе нет запроса на такую активность. Хорошо это или плохо, я не знаю.
Многие гадают: случись сегодня путч – будет ли Дворцовая площадь полна народу? Не думаю! Не думаю… Градус гражданской активности совсем другой. Новое поколение – лишь в него нам остается верить. Не в нынешних – с их мечтой окончить академию госслужбы и принадлежать к клану «хозяев мира», учить нас жить и решать судьбы театров. А в следующее поколение. И, наверное, ему нужен будет другой театр.
О Кирилле Серебренникове и уроках его «дела»
Талантливый человек, хоть и не мой любимый режиссер. Мы, кстати, привозили и показывали его «Сон в летнюю ночь», существование которого отрицалось следствием; мы даже посылали специальную бумагу, подтверждающую гастроли спектакля.
Что касается предъявляемых ему претензий… Да, сегодня бесконечно трудно в рамках существующего бюджетного кодекса, казначейской системы выпускать спектакли. И пока законы не поменяли, ты рискуешь. Безусловно, я желаю Кириллу свободы.
Не могу не сказать и про Софью Апфельбаум. Абсолютно творческий, бескорыстный человек.
Надо бороться за изменение этих законов. Мы каждый день вынуждены лавировать между ними и нуждами театра, минимизировать риски с помощью юридической и финансовой служб.
О театре-доме
Конечно, театр – дело моей жизни. И без пафоса тут не обойтись. Здесь я работаю с 1980-го с небольшими перерывами, уже 23 года – директор. Наверное, мы не лучший театр в городе. Но мы стремимся стать одним из них. Когда я пришел, с потолка в большом Кировском фойе падала штукатурка, туалеты были в форме дырки. Страшно вспомнить.
Что касается труппы, то мы специфический театр. Без художественного руководителя. Год назад ушел из жизни мой давний друг Володя Тыкке – он был главным режиссером, – одна из самых больших потерь и для театра, и для меня.
Не знаю, мог бы я быть директором при, скажем, Андрее Могучем, который со своим Формальным театром работал под нашей крышей? Он вырос, как и Руслан Кудашов, теперь возглавляющий Большой Театр Кукол. Или Виктор Крамер с его «Фарсами». Они тоже у нас квартировали.
Хорошо или плохо, не знаю, но в «Балтийском доме» сложилась другая структура. Мы можем приглашать разных режиссеров, что с художественным директором Мариной Беляевой и делаем. Мне нравится, что новое поколение актеров имеет возможность работать с режиссерами разных творческих систем. Думаю, это очень хорошая школа. В нашей труппе есть и молодые, и старики. За годы своей работы я понял, что без стариков театр уже не театр. Я каждый день желаю здоровья Татьяне Львовне Пилецкой, Роману Громадскому, Вадиму Яковлеву. У нас нормальная атмосфера внутри актерской братии. Дрязги по гримеркам практически изжили, во многом благодаря опять же Марине Беляевой, которая такая… мамка. За что я ее часто ругаю.
О правах и обязанности театра
Противостоять потоку разложения, который льется с наших телевизионных каналов. Это аморально, это мерзость, без разницы – политические ли ток-шоу или нет. Слушай, давай закончим интервью вот этими словами: «Совесть, благородство и достоинство / – Вот оно, святое наше воинство / Посвяти ему свой краткий век. / Может, и не станешь победителем, / Но зато умрешь как человек». Ты же помнишь, это Окуджава.
– Помню. Но интервью продолжается. Хотелось бы знать об амбициях зрелого, состоявшегося человека.
– Какие амбиции? Хочу, чтобы все построенное, а это оооочень нелегкое хозяйство, ритмично работало. Само по себе ничто не функционирует. Каждый день требуется выстраивать заново саму систему отношений театра и фестивалей: финансовую, организационную, содержательную, даже политическую, учитывая обстановку в Европе и в странах бывшего Союза. Моя мечта и моя задача – чтобы все работало, существовало в гармонии. В современном театре каждый значительный проект вначале кажется недосягаемой высотой. Но, тем не менее, мы сейчас покупаем лицензию на мюзикл «Скрипач на крыше» и будем работать с Юрием Стояновым, играющим у нас в спектакле «Перезагрузка».
– О, Тевье, хранитель традиций дома… А у меня как раз личный вопрос. О маленьком еврейском и далеко не здоровом мальчике, который родился в Днепропетровске семьдесят уже лет тому назад и который… – что?
– …который живет счастливо! Я счастливый человек. У меня замечательная семья. Потрясающая жена, которую я обожаю и благодарю бога за нее каждое утро. Прекрасная дочка и внучка. У меня замечательная семья и в театре – команда, мальчики и девочки, которые пришли в студенческие годы и работают двадцать лет. Да, жизнь послала немало проблем, в том числе и со здоровьем. Но если предложат другую жизнь, гарантированно без всяких болезней, до ста лет, но другую, я скажу: спасибо, не надо!
Беседовала Ольга ШЕРВУД
«Экран и сцена»
№ 7 за 2019 год.