«Шедевр» Режиссер Гастон Дюпра В ролях: Гильермо Франселья, Луис Брандони, Рауль Аревало, Андреа Фриджерио, Мария Солди, Моника Дюпра, Сантьяго Коровски, Хулио Мартикорена 16+ В прокате с 28 февраля |
На экранах «Шедевр» Гастона Дюпра — авантюрная комедия, раскрывающая тайну художественного творчества.
Мастера кисти — самый несчастливый подвид «гомосапиенсов». По крайней мере, в кино. Их удел — творческие муки, беспросветная нищета и мизантропия, психопатия, аутизм. Хуже живется лишь воплощающим гениев артистам: вынести тонны грима и затрещин, пересечь море бед, чтобы в конце концов услышать: «ничего себе, во всяком случае похож, почти как живой». Идеал недостижим — в лучшем случае речь идет о пародии, в худшем — о кукле-марионетке, как правило, имитирующей бессмертного гения.
Восторг живописца доступен лишь в индивидуальном опыте и при одном необходимом, но недостаточном условии — профессионально поставленной руке. Дальнейшее — дело случая. Вооружившись навыком, сформировав почерк, вкус, стиль и манеру, следует отыскать «эти глаза напротив».
Кинематографу поживиться тут почти нечем. Житейские муки нужны гению лишь затем, чтобы внушить публике миф о своей исключительной компетентности и оформить заявку на последнее слово в искусстве. Не случайно в глазах современников художник частенько предстает игроком, обманщиком, резонером, эгоистом, не чуждым тиранства нарциссом. Он мечтает лишь «памятник себе воздвигнуть нерукотворный». Творение — в точном смысле слова — нечеловеческий труд, а кино в лучшем случае умеет передать сопутствующую эйфорию.
Аргентинец Гастон Дюпра изменил правила игры: показав «из какого сора» рождается шедевр.
Впрочем, речь идет о довольно сомнительном полотне. В прологе закадровый экскурсовод бубнит посетителям галереи: «Здесь не надо ничего понимать, смысл в том, чтобы пережить ощущения, вызываемые этим произведением…» А в кадре цепенеет горный пейзаж, напоминающий натюрморт из несвежего, экспрессивно нарезанного бекона, сдобренного соусом карри: яркая, запоминающаяся, вызывающе провинциальная работа.
«Буэнос-Айрес — лучший город в мире, и, как ни странно, он хуже всех. Контрасты, люди, энергетика, безумие… Это столица никогда не существовавшей империи, это элегантность с легкой примесью распада — хаотичный, непредсказуемый, жестокий, порочный, дышащий город. Здесь может случиться все…» — бормочет другой голос. Это — рассказчик, арт-дилер Артуро Сильва (Гильермо Франселья), вынужденный продавать картины своего друга Ренцо Нерви (Луис Брандони). Их союз хуже неволи: галерейщик вложил в живописца много денег, а тот отказывается их отрабатывать на творческих встречах с влиятельными критиками и заказчиками.
Самодур предпочитает скандалить. Ренцо публично расстреливает полотна, малюет на них гениталии, задирает публику. Но он — не позер. Прекрасно осознавая несовершенство работ, художник просто не может отпустить их в мир, а как завершить — не знает, вот и злоупотребляет радикальным жестом. Эта клоунада выдает глубочайшую неуверенность в собственном даре, но в то же время парадоксальным образом сертифицирует его подлинность. С ослиным упрямством он огрубляет рисунок, усиливает контрасты, упрощает позаимствованные с улиц сюжеты, и они начинают гипнотизировать художника, подзаряжать его конфликтный потенциал. В конце концов живописец теряет мастерскую, арестованную за долги коллекцию, здоровье и память. Едва выжив в автоаварии, Ренцо становится инвалидом.
Тихая кончина бузотера провоцирует интерес к его полотнам: от автора больше никто не ждет сюрпризов. Критике представляется, что смерть запечатала дух несломленного бунтаря, превратив «уксусное» творческое наследие в выдержанное вино. Картины Ренцо растут в цене — друг и душеприказчик Лоренцо зарабатывает миллионы. Только этого мало: внезапно арт-дилер обнаруживает новую золотую жилу, склад полотен лучшего периода творчества нонконформиста, и повышает свой доход на несколько нулей.
Заслуживает ли Ренцо посмертной славы — вопрос риторический. В некотором смысле, он в самом деле приказал долго жить. Зато вдали от суетного Буэнос-Айреса родился настоящий художник. Понятно, что приятели провернули аферу, сымитировав смерть непонятого при жизни мастера.
Но Ренцо поступил умнее: он исчез, чтобы остаться. И, как выясняется, к вящей славе искусства: переехав на пленэр, анахроничный бунтарь обрел свободу, поместив свой взгляд в естественную, бесконфликтную среду обитания — провинциальный горный пейзаж. Высокая ирония: живописуя хребты, он запечатлел те самые общественные язвы и узы, которые бессильно обличал, будучи невротичным обывателем Буэнос-Айреса.