Вышедший на Netflix фильм «Бархатная бензопила» об убивающих полотнах и прочих ужасах современного арт-рынка оказался не особо страшным. Поэтому мы собрали картины, в которых искусство пугает по-настоящему — они уж точно украсят любую галерею ужаса.
Хоррор как кино-жанр возник на излете эпохи декаданса и в полной мере унаследовал ее наваждения и фантазмы. Красота зла, противоречивый синтез ужасного и прекрасного, эстетизация смерти и жестокости на протяжении многих лет были его основными темами. В соответствии с представлениями декаданса люди искусства — художники, музыканты, писатели — обладают повышенной чувствительностью к потустороннему и мистическому, а сами произведения искусства могут являться «цветами зла», в чьей красоте таятся ужас и смерть.
Мы собрали наиболее известные фильмы, в которых произведения искусства становятся источниками страха. В подборке нет фильмов о безумных художниках, превращающих своих жертв в статуи или пишущих картины человеческой кровью. Само искусство как источник зла и разрушения — тема куда более занимательная.
«Портрет», Владислав Старевич (Россия, 1915)
Возможно, первое воплощение в кинематографе романтической идеи об оживающем портрете. От основанного на одноименной повести Н. В. Гоголя фильма сохранилось лишь 8 минут первой части, однако они дают представление о его эстетике, стирающей границу между сном и реальностью.
Герой фильма — художник, купивший по дешевке жутковатый портрет неизвестного старика. Ночью, мучимый бессонницей, он встает с постели и начинает протирать картину (здесь при помощи скрытой монтажной склейки рисунок подменяется живым актером). После этой процедуры портрет выглядит еще страшнее, и художник закрывает его куском полотна. Однако полотно на наших глазах исчезает; художник, которому все еще не спится, обнаруживает, что старик на портрете повернул голову и смотрит на него. Герой отшатывается в ужасе, но в следующую секунду полотно оказывается на месте, и он вздыхает с облегчением — оказывается, он все-таки спал и видел сон. Но еще через секунду полотно опять исчезает, и зловещая фигура начинает медленно выбираться из рамы.
Режиссер Старевич в этой сцене предвосхищает некоторые идеи немецкого экспрессионизма, в частности показывает сон внутри сна без демонстрации момента засыпания. Это кошмарный сон наяву, во время которого зритель перестает понимать, спит герой или бодрствует. А момент, когда страшный старик медленно и неотвратимо выбирается из портрета в наш мир, может напомнить любителям хоррора сцену из японского «Звонка», в которой Садако вылезает из экрана телевизора. Совпадение не случайно: «Звонок», как и романтические истории об оживающих портретах, базируется на архаическом поверье о том, что любой предмет, имеющий форму окна (зеркало, картина, колодец и т. п.), может оказаться входом в потусторонний мир.
«Портрет Дориана Грея», Альберт Левин (США, 1945)
Самая известная и наиболее страшная из многочисленных экранизаций одноименного романа Оскара Уайльда. Созданная голливудской студией MGM, знаменитой своими художниками едва ли не больше, чем своими звездами, эта картина во многом задала стандарт в показе викторианского Лондона — благодаря декорациям Эдвина Уиллиса и награжденной «Оскаром» операторской работе Гарри Стредлинга. А режиссер и сценарист Левин сумел совместить декадентскую ауру литературного первоисточника с эстетикой готического хоррора.
Специально для фильма было создано два титульных портрета. Первый, написанный португальским художником Энрике Мединой, является стилизованным под XIX столетие изображением исполнителя роли Дориана — Херда Хэтфилда. Второй, показывающий внутреннюю деградацию Дориана, был создан классиком американского магического реализма Айвеном Олбрайтом. В финале черно-белого фильма эта картина неожиданно показывалась в трехцветном «Техниколоре», вызывая у зрителей шок. Ныне жуткий портрет считается одной из самых значительных работ Олбрайта и выставлен в Художественном музее Чикаго.
«Ангел для сатаны», Камилло Мастрочинке (Италия, 1966)
Вольная вариация на тему готического романа Антонио Фогаццаро «Маломбра», ранее уже дважды экранизированного — в 1917-м и 1942-м. Создатели картины смешали сюжет «Маломбры» о мстительном духе, вселяющемся в главную героиню, с историей о проклятой статуе а-ля Проспер Мериме.
Действие разворачивается в конце XIX столетия. Художник Роберто Мериги (Энтони Штеффен) приезжает в поместье графини Монтебруно, чтобы заняться реставрацией барочной статуи водной нимфы, недавно найденной на дне озера. Местные крестьяне считают языческую статую дьявольской и боятся ее. По странному совпадению статуя обладает невероятным сходством с нынешней владелицей поместья Харриет Монтебруно (Барбара Стил). Когда в деревне начинают таинственно погибать люди, в их смерти винят статую, а заодно и Харриет. Но неустрашимый художник, успевший влюбиться в красавицу графиню, не верит в проклятие, считает все смерти делом человеческих рук и твердо намерен найти истинного злоумышленника.
«Ангел для сатаны» — характерный образец итальянской готики 1960-х, причудливо сочетающий бульварный мистико-детективный сюжет с изысканностью визуального и музыкального решения. Помимо проклятой статуи, в картине еще имеются оживающий портрет, сексуальный маньяк, злой гипнотизер и фамильный скелет в шкафу, однако ее исполненное меланхоличной красоты изображение примиряет с несуразностями сценария.
«Птица с хрустальным оперением», Дарио Ардженто (Италия, 1970)
С самого своего дебюта Ардженто увлечен идеей заразности зла, передающегося через произведения искусства. Демоны в его фильмах обитают в старинных манускриптах, барочной и модернистской архитектуре, музыке и, разумеется, живописи. Уже в первых сценах «Птицы с хрустальным оперением» идеальным местом для убийства оказывается музей, а одним из ее главных действующих лиц становится картина. Примитивистская работа, изображающая убийство девушки, одновременно наивная и жестокая, оказывается, по сути, главным злодеем фильма. Она выступает в качестве триггера, спускового крючка, пробуждающего безумие убийцы и запускающего серию кровавых преступлений. Герой фильма, писатель Сэм Далмас (Тони Мусанте), ставший свидетелем убийства и пытающийся найти преступника, заворожен этой картиной не меньше убийцы. Можно предположить, что его спасает от помешательства лишь тот факт, что он, в отличие от убийцы, видит ее репродукцию, а не оригинал.
Мотив картины, служащей транслятором зла, повторяется в «Кроваво-красном» (1975), где сюрреалистическое полотно в квартире убитой женщины и детский рисунок на стене заброшенной виллы в равной степени являются ключами ко всем жутким событиям фильма. А в «Синдроме Стендаля» (1995) героиня Азии Ардженто страдает редким психическим расстройством, которым, по легенде, страдал писатель Стендаль: она ощущает, что ее буквально затягивает внутрь картин, и это становится началом страшных происшествий.
«Слепое чудовище», Ясудзо Масумура (Япония, 1969)
Эрогуро, основанное на серии рассказов Эдогавы Рампо, повествует о фотомодели Аки (Мако Мидори), прославившейся позированием для фотографий откровенно фетишистского характера. Девушку похищает слепой скульптор Митио (Эйдзи Фунакоси), который запирает ее в своей студии и умоляет стать моделью для нового вида искусства — тактильного. Идеальной статуей, которую нужно будет воспринимать не зрительно, а на ощупь.
Почти все действие «Слепого чудовища» разворачивается в студии Митио — сюрреалистическом пространстве, переполненном скульптурными фрагментами женских тел. Огромных размеров глаза, уши, ноги, груди смотрят со стен, а в центре студии, подобно алтарю, располагаются две гигантские нагие женские фигуры с раздвинутыми ногами. Чтобы создать сложнейший интерьер студии, художник фильма Сигэо Мано задействовал целую группу своих учеников. Это похожее на галлюцинацию клаустрофобическое пространство отражает медленное погружение персонажей фильма в безумие и хорошо помогает режиссеру Масумуре в нагнетании саспенса.
«Дом со смеющимися окнами», Пупи Авати (Италия, 1976)
Католические картины о мученичестве святых всегда служили источником вдохновения для итальянских мастеров хоррора благодаря своей жестокости, иногда откровенно гротескной и патологической. Американский критик Камилла Палья остроумно замечает по этому поводу: «Прежде чем осуждать де Сада, подумаем о картине Тьеполо „Мученичество святой Агаты“. Святая в экстазе испускает последний вздох, устремив взор горе, тогда как ее окровавленные отрезанные груди подносит нам на серебряном блюде беззаботный паж. Что это должно у нас вызвать — тошноту или зверский аппетит?»
Именно подобную фреску, изображающую страдания святого Себастьяна, должен отреставрировать герой фильма Стефано (Лино Каполиккьо) в церкви провинциального итальянского городка. Фреска написана местным художником, умершим при таинственных обстоятельствах, и окружена какой-то легендой, которую жители городка не хотят открывать чужаку. Чем дальше продвигается реставрация, тем больше загадочных и жутких событий происходит вокруг Стефано. И вот уже смерть бушует вокруг, и Стефано понимает, что его собственное выживание прямо зависит от необходимости разгадать тайну фрески.
Как часто бывало с фильмами Пупи Авати, в момент выхода «Дом со смеющимися окнами» больше полюбили критики, чем зрители. Некоторые рецензенты усматривали в нем метафору современной Италии, изживающей свое фашистское прошлое. По прошествии времени этот фильм занял почетное место среди классики итальянского хоррора, и сегодня его сравнивают с лучшими работами Бавы и Ардженто.
«Художник Схалкен», Лесли Мегахи (Великобритания, 1979)
Годфрид Схалкен — реально существовавший голландский художник XVII столетия (в Историческом музее в Москве хранится написанный им портрет Петра I), который, помимо того что запечатлевал царственных особ, прославился дерзкими экспериментами со светотенью. Резкий контраст между светом и тьмой, при котором тьма заполняет почти все пространство картины, а свет свечи выхватывает лишь отдельные фрагменты, типичен для Схалкена. Это сближает его работы с живописью итальянских и испанских художников направления тенебризма. В скудном освещении Схалкена даже самая невинная бытовая сценка приобретает зловещий характер, а самые добродушные ухмылки выглядят двусмысленными и пугающими.
Световые приемы Схалкена так впечатлили ирландского мастера хоррора Шеридана Ле Фаню, что он написал готический рассказ «Странный случай с художником Схалкеном», придумав историю о привидениях, объясняющую причудливый стиль его картин. По мотивам рассказа Ле Фаню телеканал BBC и создал этот фильм. В нем молодой Годфрид Схалкен (Джереми Клайд) учится в Лейдене в мастерской другого знаменитого голландского художника, Геррита Доу (Морис Дэнем), и по причине застенчивости никак не может объясниться в любви его хорошенькой племяннице Розе (Черил Кеннеди). Его нерешительность приводит к тому, что жадный Доу насильно выдает Розу за смахивающего на мумию, но обладающего большими деньгами незнакомца, назвавшегося Вандерхаузеном из Роттердама. Сразу после свадьбы Роза и ее супруг исчезают бесследно. Схалкен начинает поиски, которые приведут его к открытию страшной тайны.
Режиссер Лесли Мегахи и оператор Джон Хупер проделали титаническую работу, стилизуя почти каждый кадр фильма под работы Схалкена, Доу, Вермеера, Рембрандта и других голландских мастеров. В этой ленте очень мало диалогов, а вся история рассказывается через изображение. Специально для фильма была создана несуществующая картина Схалкена, на которой он якобы запечатлел момент испытанного им ужаса. Эта картина возникает в начале фильма (среди настоящих работ Схалкена) и воспроизводится в его финальной сцене.
Освещение а-ля Схалкен, когда тьма, кажется, вот-вот поглотит слабеющий свет, использовалось во многих классических хоррорах, в частности в Черной субботе, или Трех лицах страха»Марио Бавы, «Четвертом мужчине»Пола Верховена и ряде фильмов студии Hammer.
«Венера Илльская»\«Дьявольские игры», Марио Бава при участи Ламберто Бавы (Италия, 1980)
Марио Бава знаменит среди прочего способностью стилизовать кадры своих фильмов под живопись — от Пиранези до Магритта, — однако картины в качестве источника зла в его лентах выступают нечасто. Можно вспомнить разве что изуродованный портрет барона фон Кляйста из «Камеры пыток» (1972) и фреску из фильма «Дом дьявола» (1973), но и там они находятся на обочине действия. Зато в его последней работе, экранизации одноименной новеллы Проспера Мериме, главной героиней становится найденная при раскопках древняя бронзовая статуя Черной Венеры. В картине облик этой статуи скопирован с жены Дарио Ардженто, актрисы и сценаристки Дарии Николоди.
Фильм близко следует тексту Мериме, показывая южнофранцузскую провинцию XIX столетия, где античное язычество никогда не умирало, прорастая сквозь католические ритуалы. Обручальное кольцо, ради шутки надетое на палец статуи, запускает древнюю мистерию, в которой богиня любви становится богиней смерти на брачном ложе. Несмотря на то, что из-за болезни Марио Бавы некоторые сцены этого фильма были сняты его сыном и многолетним ассистентом Ламберто Бавой, «Венера Илльская» представляет собой отличный образчик барочного стиля итальянского хоррор-маэстро и считается чем-то вроде его лебединой песни. Особенно ярко стиль Марио Бавы ощущается в похожем на галлюцинацию финале, где поэзия и ужас сливаются неразрывно, напоминая о том, что имя Люцифера в античности было лишь одним из эпитетов богини Венеры.