В книге Анатолия Иванова «Ёбург», впечатлившей меня как историка, запомнились такие строки: «Даже на слух энергичное и краткое название Ёбург как-то соответствует сути того Екатеринбурга – города лихого и стихийно-мощного, склонного к резким поворотам и крутым решениям, беззаконного города, которым на одной только воле рулят жесткие и храбрые, как финикийцы, лидеры-харизматики».
Стихийная мощь и крутая харизматичность – лучше не скажешь про этот город, который прославился самыми неожиданными персонажами: самобытные музыканты, представители «свердловского рока», отчаянные бандиты из группировок «Уралмаш» и «Центр», яркие политики типа губернатора Росселя и мэра Чернецкого, ну и конечно – первый президент России, куда же без него?
Откуда эта стихийная мощь, лихость и крутость? Не только Екатеринбурга-Свердловска-Ёбурга и вновь Екатеринбурга, но и всего Урала. Мощь лидеров, «жестких и храбрых», мощь событий, потрясавших всю Россию, мощь всего, что создано там человеческими руками. Я имею в виду прежде всего знаменитую индустрию Урала. Ведь в промышленности и экономике тоже есть свой характер. Он – производная от человеческого. Вот с этим и хочется разобраться.
Записные раскольники
В серьезной статье профессора Челябинского государственного университета, доктора исторических наук Н. Н. Алеврас читаем: «… культура старообрядцев, как локальное явление, оставила свой след на всей, так сказать, социальной физиономии Уральского региона». Впечатляюще: след на физиономии, правда, социальной. Старообрядцы – непримиримые в религиозных делах, невероятно усердные в земных трудах, закрытые в общении и столь таинственные в различных преданиях. Действительно, Урал в XVIII–XIX веках представлялся «царством раскольников». Именно так его охарактеризовал полковник С. А. Юрьевич, флигель-адъютант великого князя Александра Николаевича, будущего императора Александра II. Слова эти сказаны им не понаслышке. Полковник сопровождал великого князя в большом путешествии по России 1837 года, в том числе по Уралу.
Откуда же взялись на Урале староверы (они же раскольники), и как образовалось их «царство»? Вновь обратимся к истории Екатеринбурга. В обстоятельном историческом очерке города, составленном предшественником А. Иванова Д. Н. Маминым-Сибиряком, говорится: «На Урал потаенными дорогами направились староверы из-под Москвы, из Тулы, из Выгорецких обителей, с р. Керженца – благодаря последней на Урале староверы получили название кержаков». Это о начале XVIII века, то есть о Петровских временах. Значит, «царство раскольников» на Урале было создано хранителями старой православной веры, «последними людьми Древней Руси».
Читаем Мамина-Сибиряка далее: «Заводчики, особенно Демидовы, охотно принимали беглецов». Так, появляется «империя» Демидовых, крупнейших уральских горнозаводчиков того времени. Можно сказать, ранняя промышленная элита этого «царства». И, наконец, финальный аккорд в рассуждениях Мамина-Сибиряка по интересующей нас теме: «Одним словом, можно сказать наверно, что все заводское дело на Урале поставлено раскольничьими руками.., где старая вера процветала».
И действительно, современные исследователи подтверждают, что на уральских заводах «старообрядцы выполняли высококвалифицированные, а значит, и наиболее оплачиваемые работы» (см. сборник «Из истории невьянского старообрядчества». Невьянск, 2011). «Поставлено раскольническими руками». Вот где корень подлинного характера уральской промышленности. Но согласиться с этим сразу трудно. Как это? Старообрядцы – иконы, древние службы, храмовое благочестие и промышленность. Трудно собрать картинку из этого пазла. Но необходимо, иначе этот уральский характер не понять, мощный, сотканный из исторических противоречий.
Итак, Демидовы. Что мы знаем о них? «Дворяне, ведут свое происхождение от крестьянина Демида Григорьевича Антуфьева или Антуфеева, уроженца села Павшина, проходящего в 20 верстах от Тулы», – сообщает нам авторитетный «Русский биографический словарь» под редакцией А. А. Половцева. Прежде всего важно, что они родом из-под Тулы, откуда, по свидетельству Мамина-Сибиряка, «потаенными тропами» потянулись в начале XVIII века на Урал старообрядцы. Ну и, конечно, Демидовы – «род богатейших русских предпринимателей (заводчиков и землевладельцев), выдвинувшийся при Петре I».
«Урал и Сибирь, – спешит добавить «Русский биографический словарь», – в особенности многим обязаны роду Демидовых, энергичные представители которого основали здесь многие чугуно- и медноплавильные и железоделательные заводы и начали эксплуатацию местных рудников». А из всего рода Демидовых Урал, Сибирь и вся Россия более всего обязаны Никите Демидовичу Антуфьеву, или Антуфееву (1656–1725) и его сыну Акинфию Никитичу, но уже Демидову (1678–1745). Именно они стали основоположниками знаменитой промышленной горнозаводческой империи.
Нет сомнений, что старообрядческий след тянется за Антуфьевыми-Демидовыми из Тулы. Но были ли они сами старообрядцами? Впервые в отечественной исторической науке этот вопрос со всей определенностью поставил крупнейший знаток истории рода Демидовых И. Н. Юркин. Не только поставил, но и проработал. В его книге «Демидовы: Столетие побед» есть целая глава – «Акинфий Демидов и старообрядчество», а в ней главка – «Акинфий Демидов старообрядец?». Нужно сразу уточнить, что имеется в виду под термином «старообрядец». В религиозном плане это более или менее понятно – религиозные противники «никоновых новин», держащиеся старой, дореформенной веры.
А вот в социально-экономическом плане существовало существенное различие: старообрядцы делились на «потайных» и «записных». «Потайные» скрывались и скрывали свою веру. «Записные» осмеливались открыто декларировать ее перед царскими властями, но при этом были вынуждены платить двойную подушную подать. Поэтому их еще называли «двоеданами». При этом им нельзя было занимать официальные, в том числе и выборные посты. Кстати, в 1747 г. на демидовских заводах старообрядцы составляли 43% всех ревизских душ. И это только «записные» раскольники.
На поставленный вопрос о старообрядчестве Акинфия Демидова И. Н. Юркин дает такой ответ: «Судя по тому, что мы сейчас по этому поводу знаем, окончательного ответа на этот вопрос не будет получено никогда». Конечно, речь идет о принадлежности основателя промышленной империи Демидовых к «потайному расколу». «Записным» раскольником Акинфий Демидов не был и не мог быть по причине серьезных социальных и экономических рисков. Но все же «продолжающееся изучение вопроса применительно к Акинфию Демидову все больше приближает нас к ответу на заданный вопрос. Ответу положительному». Этот оптимистический прогноз известного историка нам представляется вполне обоснованным.
Истоки общинного капитализма
Но оставим вопрос о личной приверженности Акинфия Демидова старой вере, как говорится, до выяснения. Рассмотрим свидетельства об отношениях Демидовых, и прежде всего Акинфия, со старообрядческой средой. Таких исторических свидетельств множество. Среди них, пожалуй, самые интересные те, которые говорят о приказчиках-староверах на демидовских заводах. Самый примечательный из управленцев высшего звена на демидовском производстве – это Гаврила Семенов Митрофанов. На старообрядческом Урале он был известен не только как «столп великий и учитель благочестия», но и как рудоискатель и выдающийся организатор производства. На заводах Демидовых Семенов появился в 20‑х годах XVIII века и сыграл решающую роль в открытии на Алтае Колывано-Воскресенского медного месторождения, а также строительстве там демидовского завода.
Резиденцией Гаврилы Семенова стал Невьянск. К 1717 г. Невьянский завод насчитывал свыше 300 дворов и превратился в один из крупнейших населенных пунктов Урала. В своем собственном доме Семенов организовал тайный монастырь с училищем, который просуществовал вплоть до его смерти в 1750 г. Так вот этому Гавриле Семенову Акинфием Демидовым была доверена особая роль. Один из современников говорит об этом так: «некоем случаем прислужился к нему (т. е. к Демидову) сей поминаемый Гавриил, и быть при нем всегда дома его верный надзиратель, и другой некто над прикащиками его главный Стефан Егоров, тамошний житель, потаенный же раскольник». Главный над приказчиками, понятно, – это сегодняшний топ-менеджер.
А вот что может означать «дома верный надзиратель»? И. Н. Юркин, приводя это свидетельство, комментирует: «Надзиратель здесь – не начальник охраны. Носитель высочайшего нравственного авторитета, именно им охранял Гавриил Семенов покой невьянского дома Акинфия Демидова». Но можно сделать еще более радикальное предположение. «Дома верный надзиратель» – это своего рода наставник над демидовским хозяйством от старообрядческой общины. Поскольку с точки зрения особого хозяйственно-экономического уклада староверов Демидов, по всей видимости, не считался единоличным владельцем торгово‑промышленных активов, а лишь управленцем, которого община наделила соответствующими полномочиями для контактов с внешним миром.
Формирование особой модели старообрядческого купеческо-крестьянского капитализма, в которой институт частной собственности не играл существенной роли, подробно описано в книге «Грани русского раскола». Подобное распределение хозяйственных ролей Акинфия Демидова и Гаврилы Семенова, конечно, является гипотезой, но для меня достаточно обоснованной. Этим вопросом нужно заниматься далее, чтобы выявить особый характер раннего «демидовского капитализма». И тогда, быть может, рассеется недоумение И. Н. Юркина, отметившего необычный тип взаимоотношений Гаврилы Семенова и Акинфия Демидова: «Вот уж действительно «дома его надзиратель» – оказывается, в чем-то он и за хозяином надзирает, а тот его слушается».
Более того, историческое расследование в этом направлении может обнаружить новые экономические «грани русского раскола», прежде всего в производственных отношениях «хозяин–работник». О жестокой эксплуатации на демидовских заводах написано достаточно. Вот, например, суждение известного уральского журналиста-краеведа Ю. М. Курочкина: «Трудолюбивые, строгих нравов кержаки являлись идеальной рабочей силой. Но если приказчик казенного завода не мог взять на работу объявленного вне закона старовера, то хозяева частных заводов – Демидовы, Яковлевы, Турчаниновы – этим ничуть не стеснялись (иные из них и сами тайно хранили преданность старой вере), с охотой брали таких, ибо это давало возможность жестче эксплуатировать людей, оказавшихся, по сути дела, бесправными».
Это цитата из его книги «Уральские находки», вышедшей в свет в 1982 году. Более 35 лет прошло с того времени. Многое поменялось во взгляде на отечественную историю, изменились ракурсы и языки исторического описания. И то, что раньше однозначно описывалось как «жестокая эксплуатация», на самом деле может предстать как более сложная система взаимоотношений, вовсе не основанная на пресловутом «бесправии» рабочих-кержаков. Тем более находящихся во власти своих единоверцев.
Конфликт с подтекстом
Еще один важный эпизод в уральской истории Демидовых неожиданно обнаруживает «старообрядческую составляющую». Речь идет о многолетнем конфликте Никиты Демидова, отца Акинфия, с Василием Никитичем Татищевым. Эта «битва слона и бегемота» детально описана в исторической литературе. Как известно, Татищев в 1720 году был направлен Берг-коллегией на Урал в составе комиссии, которой поручалось ведение казенных заводов и надзор за частными промышленниками. В юрисдикцию Татищева входили преимущественно административно-финансовые вопросы. На Урале Татищев вошел в правление Обербергамта (горного начальства) и начал жестко проводить государственную линию.
С появлением Татищева в качестве начальника Демидов сразу почувствовал себя не в своей тарелке: полтора десятка лет он ощущал себя полновластным хозяином горнозаводческой империи и подчинялся только указам императора всероссийского. Все остальные были ему не указ. Вскоре Татищев предъявил Демидову обвинения в том, что, получив от Петра I грамоту только на Невьянский завод, тот «неправильно распространял свои владения и употреблял в работу казенных мастеровых». Дальше – больше. Пошли серьезные разбирательства и на месте, и в Петербурге. Татищев то выигрывал у Демидовых, то проигрывал им. Больше, надо сказать, проигрывал.
Теперь непосредственно о старообрядческом подтексте конфликта Татищева и Демидовых. По своей функции Василий Никитич был стопроцентно «государев человек»: прагматик и рационалист, во многом насмешник, в чем-то циник. Русский историк и политик П. Н. Милюков представляет его нам как «практического и расчетливого, прозаического, без капли поэзии в натуре». Горный инженер и металлург, библиофил и собиратель редкостей. И, конечно, историк, ведь именно Татищев написал первую русскую историю.
Как историк и как действующий «государев человек», к расколу Татищев относился, безусловно, отрицательно. В нем он видел прежде всего антигосударственную акцию и вспышку религиозного фанатизма. Однако как просвещенный человек своего времени собственно в религиозных материях он был достаточно вольномысленным. Надеялся на просвещение в искоренении раскола. Но судьба и воля государыни сулили ему иное.
В 1734 году тайный советник В. Н. Татищев был назначен главным начальником Уральских горных заводов. А в 1735‑м на его имя последовал указ императрицы Анны Иоанновны. Этим указом предписывалось «раскольников, живущих в селах Черноисточинского Демидова завода, монахов и монахинь, развесть под караулом по разным монастырям внутрь Сибири… А живших при скитах беглых посадских, государевых и монастырских крестьян поселить при казенных заводах, а сбежавших от помещиков крепостных вернуть по владельцам». И Татищев верноподданнически принял указ к неукоснительному исполнению по всей строгости его буквы.
Результат действий Татищева был плачевен: раскольники, высланные из демидовских заводов в православные монастыри, вели себя буйно, постоянно совершали побеги и в подавляющем большинстве отказывались принимать официальное православие. Известный уральский писатель-краевед Л. М. Сонин так воспроизводит эти события: «В самые глухие, потаенные места отправлялись команды со строгим наказом – сжечь притаившийся там раскольничий скит, захваченных обитателей доставить в Екатеринбург. Стон пошел по уральской земле. Многие обитатели скитов решались на самосожжение, отчаянные бросались на солдатские штыки. Но неравны были силы. Солдаты выгоняли на мороз бедных обитателей укромных скитов, сжигали все постройки и уводили людей в Екатеринбург. Действовали масштабно. Уже 12 декабря в столицу горного Урала было доставлено только монахов и монахинь старой веры 467 человек».
Огнем и мечом
Существуют и другие мнения историков о роли Татищева в применении жесточайших мер по искоренению раскола на Урале. Он-де просто подчинялся безапелляционным требованиям правительства. И даже пытался смягчать на месте реализацию этих требований: тех староверов, кого по инструкции подлежало разослать по тюрьмам, он рассылал по монастырям. Содержать арестованных в тюрьмах отказывался, а от проведения повторных «облав» уклонялся на том основании, что, «забрав их, куда девать, не знает, видя, что отданные им в сибирские монастыри все до одного разбежались». Если заводчики хлопотали о старообрядческих деятелях, то он запросто передавал раскольников в распоряжение их единоверных покровителей. Таким образом Татищев пробовал снять с себя вину, возлагая ее на губернское начальство и церковную консисторию. Таков уж был гуманист.
Однако рассмотрим следующий эпизод в карьерной биографии В. Н. Татищева. В 1737 году он был назначен на должность главы Оренбургской экспедиции. На Урале осталось много неоконченных дел, в том числе и борьба с расколом. В письме к кабинет-министрам графу А. И. Остерману и князю А. М. Черкасскому Татищев жаловался, что «заводы совсем определить не возмог».
В Оренбурге его ждало множество дел, в том числе и основание самого города на новом месте. На новом месте он столкнулся с весьма серьезной опасностью. Башкиры подняли мятеж против российской короны. Мятеж затронул и районы уральских заводов, где нападениям подверглись русские деревни. Из русских крестьян Татищев организовал вооруженные отряды, с помощью которых ему удалось усмирить зауральскую часть Башкирии. Казалось, что на первых порах Татищев справился с ролью усмирителя края. Но вскоре положение вновь осложнилось. Нас интересует не сам ход восстания, а два уникальных по своей жестокости случая.
20 апреля 1738 года в Екатеринбурге был казнен Тойгильда Жуляков. Вот текст приговора: «за дело его что, крестясь в веру греческого вероисповедания, принял паки махометанский закон и тем не только в богомерзкое преступление впал, но яко пес на свои блевотины возвратился и клятвенное свое обещание, данное при крещении, презрел…» Сам Татищев на казни не присутствовал, в то время он находился в Самаре. Однако уральский историк Н. С. Корепанов считает, что в этом приговоре «было личное определение Татищева – без судов, без обращений в Сенат… Это было личное решение Татищева – по крайней мере, в конфирмации ссылок на законодательные акты не было».
А в апреле 1739 года в Екатеринбурге была сожжена крещеная башкирка Кисябика Байрясова за «три побега и что она, будучи в бегах, крещеная обасурманилась». Правда, конфирмацию по этому делу подписал начальник Башкирской комиссии генерал-лейтенант Л. Я. Соймонов, вместе с начальником Оренбургской комиссии В. Н. Татищевым подавлявший восстание башкиров. Татищев, наверное, и в этот раз был в отъезде. Историки полагают, что эти казни через сожжение были одними из последних в истории России. Можно сколько угодно спорить о непосредственной причастности Татищева к этим варварским казням, но его компетенция в данных случаях несомненна. В этой связи уже упоминавшийся нами уральский историк-краевед Л. М. Сонин замечает: «Веротерпимость его мигом испарялась, коли случалось ей войти в противоречие с государственным интересом». Нельзя не согласиться. Таков уж он был, государев человек Василий Никитич Татищев, – прагматик, гуманист, скептик и циник. Кстати, тот же Л. М. Сонин полагает, что Татищева отозвали с Урала «в том числе и за то, что излишне жестоко повел он себя с раскольниками».
Эти исторические экскурсы – просто наброски для будущего большого полотна, которое расскажет о том, как формировался уникальный характер уральской промышленности. Характер, сотканный из противоречий и парадоксов. Ведь грандиозный замысел царя-реформатора (речь о Петре I) осуществляли на Урале по своему бизнес-плану близкие к старообрядчеству Демидовы, опираясь при этом на административные и профессиональные кадры, набранные преимущественно из старообрядческой среды. Той среды, которая считала самого Петра антихристом. Парадокс? Парадокс.
Но мы же начали с попытки разобраться с особым уральским характером, с его стихийной мощью, лихостью и крутостью. И теперь можно со всей ответственностью сказать, что в становлении этого характера особую роль сыграли раскольники-староверы. И завершим еще одной цитатой из замечательного романа А. Иванова «Ёбург»: «Ельцин родился в 1931 году в крестьянской семье в селе Бутка под Талицей. Места здесь были издревле раскольничьи, болотистые и совсем глухие». Вы скажете: это совсем другая история. Как знать…