Двойная неверность

Малая сцена РАМТа на этот раз трансформирована в узкое вытянутое пространство с четырьмя зрительскими рядами и тесной полоской сцены. На глухом черном заднике прикреплены несколько черных же бумажных свитков, исписанных на английском языке мелким почерком, на полу вокруг черного (снова черного) фортепиано, да и повсюду, разбросано множество смятых клочков бумаги – вот и вся сценография Алексея Вотякова к спектаклю “Два веронца” по одноименной пьесе Уильяма Шекспира, поставленному Михаилом Станкевичем. Черно-белый мир шуточных и нешуточных страстей аскетичен, здесь почти нет вкраплений других цветов, но зато удивительная партитура света: тусклого и яркого, глухого и пронзительного.
“Два веронца” – романтическая комедия, одна из ранних пьес Шекспира. Большинство литературоведов считают ее далекой от совершенства, что, возможно, сказалось на ее не очень счастливой сценической судьбе.
Из советского прошлого – только спектакль Евгения Симонова 1952 года в Театре имени Евг. Вахтангова, где блистательно дебютировал Владимир Этуш. Роль Ланса положила начало его успешной карьере. Позднее “Веронцы” появлялись на театральных подмостках нечасто и только в репертуаре провинциальных трупп. Поэтому московскую премьеру в РАМТе можно назвать событием не только с художественной точки зрения, но и с театрально-исторической. Михаил Станкевич вдыхает в пьесу новую жизнь, запуская, с одной стороны, привычные для шекспировских комедий механизмы, а с другой – выстраивая свежий ракурс восприятия знакомых коллизий и конфликтов. Речь идет не только о высоких человеческих чувствах, но и о нравственных ценностях: дружба, верность в любви.
Станкевич уже брался за Шекспира пять лет назад в Театре п/р Олега Табакова. Спектакль “Двенадцатая ночь”, в противоположность рамтовской премьере, был похож на красочный витраж: чего стоила хотя бы сцена, присыпанная ярко-красным мерцающим песком. Но если визуально “Веронцы” получились абсолютно иными, то ключ к прочтению обеих комедий все-таки общий: Шекспир сквозь призму клоунады, буффонады и экспромта.
Режиссер делает ставку не просто на актеров, но на их мощное оружие – энергию молодости. Молоды здесь все, кроме Герцога Миланского (неподражаемый Алексей Блохин). А ровно половина занятых в постановке артистов – выпускники последнего курса Алексея Бородина в ГИТИСе, принятые в труппу театра год назад. Они юны, красивы и отчаянны, как и шекспировские герои.
События разворачиваются даже не на расстоянии вытянутой руки: если ее протянет зритель первого ряда – легко может оказаться внутри спектакля. Для Михаила Станкевича камерные площадки (подвал Табакерки, Малая сцена Театра на Малой Бронной) привычны, но такого сближения сценического действия и зрителя, вероятно, еще не было. Актерская задача усложняется и отсутствием декораций. Прикрыться нечем: только крупный план и стремительно меняющиеся диагональные мизансцены, они еще больше усиливают динамику происходящего и подчеркивают тот факт, что “все бегут, летят и скачут”. Госпожа со своей служанкой неистово дерутся подушками; “страшные” разбойники в черных бумажных масках-шлемах орудуют бумажными свитками, словно мечами; влюбленные отчаянно любят друг друга, натянув на себя пододеяльники, а любой из персонажей может вдруг вскарабкаться под потолок или броситься записывать гениальную мысль на свитках. Страсть и чувственность сотрясают воздух. Поэзия перекликается с прозой, в том числе и с прозой сегодняшней жизни. “Ты чего меня ударил, пацан?” – обращается Протей (Денис Фомин) к своей переодетой в мальчика обманутой возлюбленной Джулии (Марианна Ильина).
Самые же интересные мизансцены в спектакле те, где есть безмолвные объяснения. Будь то изобретательная пантомима слуги Спида (Владимир Зоммерфельд) или затянувшееся прощание двух друзей-веронцев Валентина (Георгий Гайдучик) и Протея. Они, как два магнита, не способные оттолкнуться, оторваться: похлопывают, обнимаются, дурачатся, взваливают один другого на плечо, долго не могут разойтись. Такая дружба. Такие братские узы. Именно они помогут преодолеть ненависть после предательства: искренне простить одному и раскаяться другому. Многие считают развязку “Веронцев” психологически неоправданной: слишком все быстро, скомкано, не по-настоящему. Двойная неверность – дело нешуточное. И, будто вступая в невидимый диалог со скептиками, режиссер делает шаг в направлении альтернативного финала. Валентин убивает Протея… Но – нет, лишь в мыслях! “Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам”.

Светлана БЕРДИЧЕВСКАЯ