В Московском музее современного искусства до 12 ноября будет идти выставка «Проспект Непокорённых», посвящённая десятилетию петербургской студии «Непокорённые». Более 20 петербургских художников, сегодня формирующих российскую арт-сцену, начинали свой творческий путь в мастерских на проспекте Непокоренных, 17.
Мы побеседовали с со-куратором выставки Анастасией Скворцовой об истории студии, художниках, входящих в неё, и организованной выставке в ММСИ.
Христина Отс: Привет, Настя. Расскажи, пожалуйста, подробнее, как зародилась идея выставки и что легло в основу концепции проекта «Проспект Непокоренных»?
Анастасия Скворцова: Идея выставки появилась примерно два года назад, когда «Гараж» начал запускать программу «Открытые системы» — я готовила для них презентацию про «Непокоренных» и поняла, что с создания проекта прошло уже десять лет и пришло время делать выставку. Я обсудила с ребятами [прим. ред. с И. Плющом и А. Шавлоховой] эту идею, и мы решили, что единственно возможная площадка для реализации подобного проекта — ММСИ. В этом смысле нам повезло, потому что наш проект удачно встраивался в программу выставок петербургского искусства, которые ММСИ делает примерно раз в год.
(Илья Гапонов, Кирилл Котешов. Проект "Нулевые люди". 2010-2017)
Х. О.: Получается, что в основу концепции легло желание проследить процесс художественного развития авторов, работающих в рамках студии?
А. С.: Акцент в выставке мы сделали на художниках, которые играли важную роль на первом этапе существования студии. Десять лет назад, когда Настя и ребята [прим. ред. А. Шавлохова, И. Плющ, И. Гапонов] основывали студию, вокруг них объединился ряд художников: не только тех, у кого непосредственно существует мастерская в рамках студии, но некий круг людей, которые вместе выставляются, общаются. Именно тогда, когда студия формировалась — это оказалось чем-то принципиально новым, наполненным новой энергией.
Х. О. А как ты сама включилась в проект?
А. С. В 2009-10 году я ходила в школу кураторов Лофт проекта «Этажи», где как раз познакомилась с действующими лицами художественной сцены Петербурга. В тот момент Иван Плющ и Илья Гапонов искали человека, который был бы заинтересован в работе над этим проектом, в особенности, над галереей. Это был конец 2010 года, я заканчивала школу кураторов и уже окончила Академию Художеств. Мы познакомились с ребятами, как-то понравились друг другу и всё пошло.
Х. О. Пресс-релиз к выставке отсылает читателя к идее Тимоти Мортона о том, что «контакт становится контентом». Не могла бы ты подробнее раскрыть данный тезис и рассказать о его непосредственной связи с выставочным проектом?
А. С. Суть этого высказывания заключается в том, что любое соприкосновение и сосуществование, т. е. «контакт», превращается в содержание — «контент». То есть взаимодействие между художниками, хотя бы на уровне простого сосуществования в одном пространстве, не может не повлиять на их художественный язык. И чем дольше художники работают в одном пространстве, тем больше это отражается на их творчестве: художник каждый день приходит в студию как на работу и обсуждает с коллегами свои проекты, советуется с ними. Таким образом, происходит взаимное влияние: отчасти дружеское, отчасти творческое. Это, безусловно, не традиция и не обязательство, но очень часто между художниками выстраивается такого рода связь. И так образуется некое единство «контента», если говорить терминологией Мортона.
(Илья Гришаев."untitled. sleipnir." 2017 ; Стас Багс. "Чего я ещё жду?" 2016)
Х. О. Расскажи, пожалуйста, немного об истории самой студии «Непокоренные». Как и когда появилась эта площадка? Функционирует ли она сегодня?
А. С. Ну появилась она как альтернатива, собственно, ничему. Выпускающемуся художнику она стала альтернативой студенческой мастерской, двери которой закрывались для него после окончания обучения. Иван Плющ и Илья Гапонов тогда заканчивали Муху, общались с Настей, делали выставки, в качестве молодых художников участвовали в некоторых проектах Манежа — начали встраиваться в среду.
Так как и Илья, и Иван — монументальные художники, в какой-то момент они выполняли заказ по оформлению кинотеатров, где познакомились и подружились с владельцем сети «Кронверк Синема» Эдуардом Пичугиным, который предложил им пространство в 800 метров, веря в то, что он помогает развитию искусства, попутно собирая свою коллекцию.
Алексей Управителев: В каталоге к выставке я читал, что художник должен отдавать одну картину в год владельцу бизнес-центра.
А. С. Да, перед художниками были поставлены именно такие условия. И это, собственно, и составляет большую часть коллекции Эдуарда Пичугина, своего рода дань, символический обмен.
(Татьяна Подмаркова. Серия "Stigma". 2012-2013)
Х. О. А в каком качестве сегодня функционирует студия? Только как мастерская? Работает ли сейчас галерейное пространство?
А. С. Физически галерея есть, но последний год художники использовали ее в качестве выставочного зала для внутренних целей. То есть экспозиция, которая сейчас висит, не концептуальная. Это выставка-собрание последних работ ребят, открытая для гостей, посещающих мастерские.
И, пожалуй, это как раз удачный момент объявить о том, что есть прекрасное выставочное пространство и художники, которые открыты к сотрудничеству, и возможно, если найдется человек, который захочет этим пространством заниматься, то оно заживет какой-то новой жизнью.
Х. О. Получается, что сама идея возникновения пространства оказалось своего рода внутренней необходимостью, в связи с тем, что молодым художникам было негде работать. Или же у ребят было желание создать независимую площадку как некий антиинституциональный жест?
А. С. Независимое от «Пушкинской-10» и Союза Художников, может быть. Тогда еще не было институций, которым можно было бы противостоять, да их и сейчас в Петербурге особо нет. Физически молодым художникам было негде работать. Это оказалось созданием собственной системы, своей среды в ответ на сопротивление существующей.
(Семён Мотолянец. Люстра «Художник лишь машина для производства искусства». 2017)
Х. О. Изменилось ли что-то, на твой взгляд, на петербургской художественной сцене с момента возникновения «Непокоренных»? Возможно, молодым художникам стало проще или же, наоборот, сложнее работать и реализовывать свои проекты?
А. С. Сложно сказать. В целом, конечно, среда немного разрослась. Может и стало чуть проще. Но, кроме «Непокоренных», приятных условий для мастерских так никто и не создал: в экономическом плане сильных изменений не произошло. «Непокоренные» есть, и это хорошо, но сейчас их нужно немножко растрясти, взбодрить всю эту систему: все художники пытаются задержаться в мастерских «Непокоренных», потому что только там существуют такие выгодные условия, и изначальная идея о том, что художники должны меняться каждые три месяца — полгода, не соблюдается.
Х. О. Мы говорили с тобой про взаимное влияние художников, так скажем, первого призыва. А осталось ли оно сейчас?
А. С. Нет, сейчас его особо и нет. Оно было и осталось среди первого и основного состава. А те художники, которые появляются сейчас, уже работают более независимо, пожалуй. И именно поэтому эти процессы не были отражены в выставке, так как наш подход был скорее "историческим".
(Антон Конюхов. Без названия. Из серии «Настоящее». 2017)
Х. О. Многие критики, анализируя «Непокоренных» как движение, в первую очередь, делают акцент на монументальности полотен как на характерной черте группы. Однако, очевидно, что работы ряда художников студии не могут быть описаны в терминах монументальности. Таким образом, возникает закономерный вопрос о том, можно ли полноправно рассматривать этих художников как единое творческое объединение? Или это группа, которая скорее связана одним местом и общими производственными условиями?
А. С. Нет, это точно не движение. Потому что никто не был объединен в группу, не создавал искусство объединенное одной идей. Ни у кого, кроме И. Гапонова с К. Котешовым, не было совместных работ, создававшихся как общий проект. Даже общие выставки всегда представляли собой сборные из отдельных индивидуальностей экспозиции.
Тот факт, что «Непокоренных» нельзя рассматривать как единое движение во многом сформировал архитектурное решение экспозиции, где залы соответствуют определенным чертам художников. И, безусловно, в выставке заметен акцент на монументальности, немножечко пафосности даже. Критики, конечно, правы, так как сама студия была создана художниками-монументалистами, но во время дальнейшего развития студии к ним присоединились художники, которые работали иначе. После 2011 года художники уже не работают с монументальностью. Это, скорее, феномен 2006-2007 годов, который оказался созвучен времени, подъему рынка. Само стремление к монументальности во многом было связано с тем, что такое искусство оказалось востребованным: появлялись большие выставочные пространства, в которых можно было выставляться. А сейчас идет обратный поворот к камерности, к мелкомасштабности, который связан с атомизацией рынка, что ли.
(Ирина Дрозд."Деликатесы". 2015)
Х. О. Да, художники и правда очень разные, но может быть можно проследить какие-то магистральные темы и пересечения между работами художников, представленных в рамках экспозиции?
А. С. Общей темы у них нет. Скорее, всех их беспокоит применение навыка, полученного в академической школе, к реалиям современного искусства. То есть, это формальный поиск, который естественно оказывается сопряжен с содержанием искусства.
А. У. Боровский, кажется, отметил, что в этой группе никто не занимается политизированным искусством. Может быть еще есть какие-то темы, о которых эти творческие единицы не говорят?
А. С. Да. Они в своем искусстве не поднимают остросоциальные и маргинальные темы, которые модны в левом искусстве. Например, дискриминация ЛГБТ-сообщества или проблематика субкультур проходят мимо них. Это ребята, которые больше встроены в мэйнстрим.
(Кирилл Макаров. Живопись. 2011-2017)
Х. О. Мне кажется, что среди устойчивых мотивов можно также проследить, например, телесность. Если смотреть на эту проблему прямолинейно, то мы можем упомянуть тут Андрея Горбунова, Татьяну Подмаркову, которые изучают телесность на пространстве холста. Виктория Илюшкина и Вероника Рудьева-Рязанцева переносят разговор о теле в пространство видео. Но и другие художники, пусть и неочевидно, но обращаются к этой теме. Как ты думаешь, откуда возникает у художников интерес к данной теме?
А. С. Здесь все достаточно просто. Первую и основную часть обучения художник постоянно изучает тело: сначала ты рисуешь скелет, потом прорисовываешь мышечный каркас, потом начинаешь рисовать непосредственно с натуры и это совершенно закономерная практика, которая идет из академического образования. Это становится таким знакомым полем, внутри которого тебе интересно экспериментировать. И здесь я с тобой полностью согласна — именно это их, конечно, сближает.
Х. О. А как ты думаешь, по сравнению с московской арт-средой, чем отличаются петербургские художники?
А. С. В целом, живопись — это, скорее, петербургская линия. В Москве мало кто занимается живописью, буквально несколько художников: Владимир Потапов, Павел Отдельнов, Егор Кошелев и еще небольшой круг авторов. С этими художниками можно обнаружить некоторые пересечения.
Но это стремление продвигать данный медиа (холст, масло) и изучать процессы, происходящие внутри него, привносить нечто новое, в первую очередь, больше свойственно Петербургу.
(Ася Маракулина. "Потайные швы". 2016)
Х. О. Данный проект стал логичным продолжением в череде выставок петербургского искусства в ММСИ. Как ты думаешь, можем ли мы говорить о преемственности молодыми петербургскими «Непокоренными» художниками андеграундного импульса художников предыдущего поколения? Или же художники нового поколения не хотят противопоставлять себя институциям и пытаются играть по новым правилам арт-менеджмента?
А. С. Да, никакого андеграунда — только мейнстрим. (смеется).
Х. О. Что для «Непокоренных» означает выставка в Москве?
А. С. Все из них выставляются и продаются в Москве с самого начала, поэтому прорывом для них это не является. Скорее, это хорошо для Петербурга и петербургской художественной среды. Выставка в московском музее означает, что явление было признано и отмечено, что его вписали в историю. Но, повторюсь, важное значение это имеет именно для Петербурга, не для художников.
А. У. А есть ли их работы в коллекциях зарубежных коллекционеров, в музеях?
А. С. Да, там есть, конечно, их работы. Как раз Иван Плющ с Ильёй Гапоновым одни из первых начали работать с иностранными институциями и успешно продолжают это уже в течение нескольких лет. Среди художников, у которых было это стремление и которые к этому вышли, можно также упомянуть Кирилла Котешова и Ирину Дрозд. К примеру, Анастасия Заборовская, работы которой в эту выставку не вошли, но она ассоциировала себя с этим местом — «Непокоренными». Она уехала в Испанию и последний год успешно там работает.
(Андрей Горбунов. Из серии "Анатомия греха". 2007)
Х. О. А как ты думаешь, насколько современное нам российское искусство принимается на Западе? Насколько иностранным галереям интересны формальные эксперименты и художники, которые работают скорее с формой, чем с политической тематикой? Сложно ли им пройти на западный рынок?
А. С. Это очень сложно, конечно. Сейчас, в принципе, большой упадок интереса к современному искусству. Не только в России, но и во всем мире. Произошел сильный спад — тренда на современное искусство нет.
А. У. А с чем это может быть связано?
А. С. С победой хипстеров над всем. Кофейню круче иметь, чем галерею. Я говорю про тренды, про большинство. Конечно, я не имею в виду людей, способных мыслить критически. Но, в целом, контемпорари арт — это уже не так круто, как десять лет назад.
Искусство тоже мутирует. Можно посмотреть на Мюнстер — проект, который проводится раз в десять лет — в этом году он супер сайт-специфик. Искусство становится более неуловимым, связанным со средой, с местом, с протяженностью во времени. И такое искусство, естественно, невозможно продавать.
(Ася Маракулина. Анимация из проекта "Потайные швы". 2016 )
Х. О. Давай обратимся к самой выставке и вернемся к вопросу об архитектуре пространства, которая совершенно особенная. Пытается ли пространство отразить или воссоздать пространство студии? Например, мы с тобой на выставке обсуждали коридор, который расписал Илья Гришаев, и ты, собственно, сказала, что этот коридор очень напомнил вам коридор на Непокоренных. Ведь само название отсылает к пространству и пространство оказывается формирующим фактором для объединения.
А. С. Ну, это, скорее, оставалось за скобками. Мы старились сделать что-то между студией и салоном. Первоначальная идея или вдохновение, но напрямую повторять пространство на Непокоренных мы не хотели.
Х. О. Мы с тобой говорили о том, что работы, представленные на экспозиции, в основном, были созданы художниками первого состава. Однако, насколько я понимаю, Антон Конюхов присоединился к студии совсем недавно. Откуда появилось решение взять его работы на выставку? И есть ли на выставке еще художники, которые начали работать в студии "Непокоренные" недавно?
А. С. Мы тут не историческую справедливость пытались восстановить, а показать, с одной стороны, разнообразие художественного языка, характерное для «Непокоренных», а с другой, подчеркнуть схожесть и взаимные влияния, установившиеся за десятилетний период. И работы Антона Конюхова прекрасно легли в нашу концепцию и в экспозицию, поэтому мы решили их взять.
(Алёна Терешко. «В мастерской Репина». 2015)
Х. О. Картина Алены Терешко «В мастерской Репина», как мне кажется, оказывается метафорой всей выставки. Когда ты заходишь в первый зал, ты сталкиваешься с рядами фотографий из студии на проспекте Непокоренных, а затем ты переходишь в зал с работой Терешко, сюжет которой подробно разобран Лерой Лернер на видео «Портрет этот и тот». И две этих работы выстраивают такую двойную метафору и концепции выставки, и концепции студии, собственно. Я имею в виду изображение героев петербургской «арт-сцены», которые оказались заключены все вместе в одно пространство холста, при этом сохраняя свой статус творческой единицы. Согласна ли ты с подобной интерпретацией?
А. С. Да, я с ней согласна. У нас были свои стратегии и свой взгляд, когда мы продумывали расположение залов и работ, но данный зал мы не подразумевали как метафору. Но в итоге оно так считывается, что мне кажется очень интересным. Мы решаем же изнутри, а человек со свежим взглядом может увидеть в концепции какие-то скрытые смыслы, дополнительные метафоры, и здорово, что это есть! Я именно этого и ждала от проекта!
Х. О. На данной выставке очень хорошо видно, что многие художники сильно эволюционировали, перешли из одного медиа в другой: кто-то уходит в видео, кто-то начинает изучать компьютерные технологии или переходит к созданию объектов и инсталляций. Можно ли сказать, что художники начали свой путь как творческие единицы, что, все, что они могли получить от пространства, в плане взаимного влияния, они уже получили, и тогда можно ли считать данную выставку как некую точку, символизирующую собой дальнейшее развитие художников вне «Непокоренных»?
А. С. Об этом сложно говорить в данном ключе, так как каждый художник, представленный на выставке, всегда двигался достаточно самостоятельно. Но, с другой стороны, определенная точка, конечно, была поставлена, и сейчас должна произойти какая-то трансформация.
(Иван Плющ."Красная жила". 2017)