И снова фирменный фоменковский звонок звучит необычно. Дребезжит крохотный колокольчик-бубенчик на донке, сигнализирует об удачном клеве и начале спектакля. В рыбацких сетях запутались бумажные кораблики; здесь канаты, там деревянные мостки, лестницы. И тянется, завывает древний фольклор – песнь народов Севера, откликаясь в сердце поморской романтикой.
В “Мастерской П.Н.Фоменко” играют “Проклятый Север” – театральное сочинение по мотивам рассказов Юрия Казакова третьей стажерской группы театра. В спектакле переплетаются тексты из нескольких рассказов писателя, их герои – жители и гости бескрайнего русского севера. Границы рассказов размыты, и герои Казакова с легкостью вторгаются в чужие истории. Авторский прозаический текст ловко склеен в диалоги, а разные сюжеты, объединенные в постановке временем и местом, сливаются в единую историю о нескольких днях из жизни архангельской деревушки: про людей, про любовь, про счастье, к которому здесь все стремятся, ищут, находят и все-таки теряют. Будь то внезапное, секундное счастье приезжего писателя, вспоминающего свою северную любовь (рассказ “Осень в дубовых лесах”), или горькая кручина, но и счастье тоже, одинокой учительницы, тоскующей по любви (рассказ “Некрасивая”), или мечта музыкального гения и пьяницы Егора о настоящем труде, до смертельной усталости – до счастья (рассказ “Трали-вали”).
Одна из черт литературного таланта Юрия Казакова в том, что он смог почувствовать и передать таинственную простоту жизни, ее ход “не на скорую руку”, божественную тишь. Его знаменитая деревенская проза – проза состояния и созерцания. И именно эту главную особенность уловили авторы и исполнители “Проклятого Севера”.
На старой сцене “Мастерской”, в крохотном зале, где основной декорацией служат лишь несколько серых деревянных конструкций – это и деревенские избы, и паром, и поморский променад, – чувствуется дыхание северного пейзажа (его описанию писатель уделял особое внимание), ощущается его размах и простор. Откуда берется объем? Это, конечно, и световая партитура, практически самостоятельное художественное творение в спектакле: свет здесь проникает в закоулки и души, вылезает из щелей, прячется и прячет (художник по свету Владислав Фролов). Но главное, вероятно, – темпоритм подачи текста (его размеренность, плавное течение), создающий то самое состояние неспешного созерцания.
Здесь любовь прорывается стихами Марины Цветаевой: “…и древний дым полярных деревень… я поняла: вы северный олень”. “Звездный крик” способен общаться, перекрикиваться с жителями деревни; “густой, бархатистый гудок” парома можно изобразить голосом, а местные жители изъясняются на забавном северном диалекте (“знаш” вместо “знаешь”, “понимат” вместо “понимает”). Северорусский говор придает особый колорит всему повествованию. Сразу вспоминается любимая советская кинолента “Любовь и голуби”. И дело, разумеется, не только в языке, но и в общем посыле – теме, образах (например, старожилы архангельской деревушки Бабка Марфа и дед Матвей напоминают Бабу Шуру и Деда Митю из фильма), в отношении к материалу, продолжающем старую добрую традицию лирической комедии с налетом деревенского романтизма, где все всерьез – и мысли, и чувства, и поступки, но в то же время с легким ироническим прищуром.
Актерам здесь выпадает возможность воплотить сразу по несколько ролей. Все без исключения делают это с азартом, блестяще справляясь с полярными – как внешне, так и внутренне – образами. Режиссер спектакля Полина Айрапетова, например, играет и мудрую девяностолетнюю старуху Марфу, и молодую северянку Лену (словно Марфу в молодости), и экзальтированную москвичку Вику. Денис Аврамов – деда Матвея и молодого, рефлексирующего художника Агеева. Но, вероятно, самые яркие, характерные образы получились у Марии Большовой: некрасивая, зажатая, словно навсегда напуганная собственной внешностью, но с лавиной страсти внутри, учительница Соня перевоплощается в разбитную, огненно рыжую, пышущую сексом официантку-финку, а ближе к финалу предстает немой, сгорбленной, с ошалевшим взглядом старушкой.
“Проклятый Север” – спектакль с абсолютно фоменковским дыханием: живой, ироничный, атмосферный, со светлой грустью, без финальных точек.