Выставка в Дарвиновском музее к 130-летию Николая Ивановича Вавилова
В Дарвиновском музее проходит выставка «Коллекционер растений» к 130-летию выдающегося ученого, путешественника и организатора науки Николая Ивановича Вавилова. Экспозиция открыта до 24 декабря.
По замыслу организаторов, выставка рассказывает, как детское увлечение гербарием переросло в серьезный научный труд по изучению географии культурных растений и как родилась новаторская идея создания банка семян для сохранения генофонда планеты. Тут можно узнать, где родина кофе и кукурузы, картофеля и помидоров, моркови и чеснока.
Приходить в Дарвиновский музей всегда приятно, как себе домой – в молодость под знаком споров на кафедре генетики биофака МГУ. Просто диву даешься, как великие предшественники, исповедуя одни и те же взгляды, ухитрялись не жалея живота своего воевать друг с другом. Не менее удивительно, как в наше глобализованное время заквадраченных мозгов Дарвиновский музей сохранил дух и идеологию именно русской науки.
Дарвиновский музей посвящен идее эволюции, и он единственный в своем роде. Тут всегда много детей, по-детски безумных или не по годам вдумчивых. Третьего не дано, и это симптоматично.
Будь моя воля, я бы изложил теорию эволюции иначе. Собственно, мы это уже сделали в прагматическом ключе, используя построения Ивана Шмальгаузена, собственные эксперименты и новый синтез замдекана биофака Галины Беляковой.
Тут речь о другом. Авторам экспозиции Дарвиновского музея удалось примирить несовместимое в представлении эволюции, кратко и в то же время всеобъемлюще. Монументальность Дарвина, укравшего идею Уоллеса, не подавляет, ибо тут царствует альтернативность мнений. Самому Дарвину приписана случайная изменчивость в основе эволюции и естественный отбор как основной движущий фактор эволюции. Эволюционные изменения по Дарвину происходят плавно и непрерывно. Благоприобретенные признаки не наследуются.
Это канон, все остальное апокрифы. Хотите пять в зачетку, учите и не спорьте.
Щемит сердце изолированная в темном уголке скульптурная группа Ламарка с дочерью. Он знал, что понят не будет, и, к сожалению, прав до сих пор.
Лев Берг использовал конвергенцию как признак закономерного развития в определенном направлении. В наши дни конвергенция стала бичом журналистики: сходство СМИ разных типов вылилось в непомерные нагрузки для репортеров, которым вменяется уметь все.
Синтетическая теория эволюции приписана Сергею Четверикову, Феодосию Добржанскому и Эрнсту Майру.
Заслуга Четверикова уникальна, он сформулировал самый главный фактор эволюции — волны жизни. Достаточно было открыть глаза и дать себе труд описать увиденное. В 1897-м в Московской губернии несказанно размножился опасный вредитель Limanthria dispar непарный шелкопряд. А в 1901-м неожиданно появилась Vanessa atalanta адмирал.
Скачкообразность эволюции описал Сергей Коржинский. Еще в 1590 году у средневекового аптекаря отмечен глубоко перисто расчлененный лист Chelidonium majus чистотела, нетипичный для вида.
Лотси получил в потомстве F1 разных видов Antherrhinum majus и A.sempervirens львиного зева разнообразие устойчивых форм.
Кризис дарвинизма отражен разными примерами включая опыты Иогансена: отбор неэффективен в чистых линиях.
Эрнст Майр постановил, что виды определяются не различиями, а обособленностью, и состоят из популяций. Критерием вида служит репродуктивная изоляция.
Хромосомная теория наследственности канонически принадлежит Томасу Моргану, получившему Нобелевскую премию 1933.
Рудольф Вирхов сформулировал один из трех фундаментальных принципов организации жизни: omni cellula ex celluli.
В 1926 году Вавилов издал фундаментальный труд «Центры происхождения культурных растений». На основе личных наблюдений и материалов Вавилов описал семь центров:
— абиссинский – арбуз, кофе, клещевина, сорго, нут, кола;
— юго-западноазиатский – абрикос, грецкий орех, черешня, виноград, груша, горох;
— восточноазиатский – корица, мандарин, соя, киви, чай, слива;
— южноазиатский – банан, кокос, апельсин, баклажан, рис, огурец;
— средиземноморский – кабачок, редис, капуста, лук, оливки, свекла;
— центральноамериканский – авокадо, тыква, папайя, кукуруза, подсолнечник, перец;
— южноамериканский – ананас, томат, арахис, картофель, земляника, бразильский орех.
Другой фундаментальный труд Вавилова – параллельные ряды гомологической изменчивости, своеобразная таблица Менделеева для культурных растений, не имеющих строгого видового деления, поскольку сортовая чистота поддерживается раздельным воспроизводством.
Работы Вавилова невозможно воспринимать отдельно от эволюционно-генетических представлений с одной стороны, и с другой – без связи с почвоведением, агрономией, райнированием пород и сортов.
До конца моей учебы на кафедре генетики поминать имя Вавилова всуе было не принято. После выхода в свет книги Марка Поповского о Вавилове начали говорить шепотом. Уже в 1977-м на пленарном заседании в Кремле Международного генетического конгресса был представлен доклад, что бы обнаружил Вавилов в своих экспедициях на тот момент. Получилось на порядок меньше.
Вскоре после этого эволюционная генетика и селекция испытали удар, несопоставимый с временем описанной истории науки. Наши повествования бледны в сравнении с реальностью, и именно по этой причине не хотелось бы вставать в ряд судей над прошлым. Берут себе роль судий люди, далекие от научной реальности. Научная среда по-детски агрессивна и нуждается в воспитателе, как это описано в романе Уильяма Голдинга «Повелитель мух». Таков образ бесов Достоевского в островной ментальности.
Известно, что Вавилов лично инспектировал селекционные станции созданной им сети и решал как научные, так и человеческие проблемы. Пришедшие на созданные им должности и посты заняты в основном стравливанием и разжиганием ненависти.
Отсюда неизбежно возникает вопрос: что дал нам Дарвин в понимании феномена человека? Меньше, чем ничего. Увел от сути.
Судьба Николая Вавилова поражает воображение не более чем двумя моментами, очень простыми. Во-первых, масштаб величия этого человека, объем сделанного им поражает воображение. Английский гений Дарвин, маркер островного национального проекта, не идет в сравнение с русским гением. Однако ж на неласковой родине Вавилова процветает музей Дарвиновский, но не Вавиловский. Мало того, Павловскую коллекцию Вавилова отстояли с большим трудом благодаря неистовому упорству депутата Надежды Школкиной, лишившейся мандата.
Во-вторых, то, что сделали с самим Вавиловым, должно быть на чьей-то совести. И вот на этом месте облом.
Я не могу присоединиться к числу безусловно правых. В конце концов, Олег Лысенко – такая же жертва эпохи, как и его отец Трофим. И Гелий Александрович Тарабрин, которому было поручено осудить Лысенко-мл., когда это ничем не грозило, – того же разлива с той же грядки из армии советских ученых, самоедской в основе своей. Научно-технической интеллигенции.
Что важно, в музее на третьем этаже имеется в продаже книга Семена Резника «Эта короткая жизнь» (М.: «Захаров», 2017) – фундаментальный труд о Николае Ивановиче Вавилове. Более тысячи страниц и всего полторы тысячи тираж далеко не исчерпывают тему. Надо понимать, автор выполнил свой моральный долг, и спасибо ему за это.
Автор обвиняет Поповского в необоснованных утверждениях и сам буквально начинает с того же. В реальности как и сто лет назад, так и сейчас, человечество одновременно страдает и от голода и от переедания. Об этом писал Эренбург в романе про национальный мазохизм «Трест DE» и развитие событий отразил Фитцджеральд в эссе «Век джаза». За сто лет человечество обрело технологии, которыми можно было бы накормить всех голодных. Система ответила технологиями так называемой либеральной экономики с пирамидальными деривативами для стерилизации ресурсов, когда при избытке возможностей людей невыгодно кормить нормальными продуктами и до наших ртов доходят исключительно суррогаты, упакованные в яркие этикетки органической еды.
Над миром довлеет двойной портрет Вавилова-Лысенко, такой инвариантный образ, порожденный человеческой сущностью. Сотни новых вавиловых и тысячи новых лысенко ушли в небытие, отразившись лишь местами в случайных интернет-постах. О роли Вавилова мы по крайней мере знаем. Образы Дарвиновского музея составляют национальную гордость. Тут не все и далеко не во всем их величии, но тут по крайней мере нет эпидемии забвения. Так ведь можно излагать теорию эволюции, ни разу не упомянув не только Вавилова, но и Четверикова с Тимофеевым-Ресовским. Напрочь забыть о новой генетике и роли Владимира Гвоздева, Евгения Ананьева, Алексея Оловникова. Эти хотя бы известны и без Дарвиновского музея. Совсем никто не знает о работах по генетической инженерии in vitro, которые с целью получения первичного материала для селекции продолжались и после разрушения советской биотехнологии. Например, Валентины Андреевны Внучковой и Изабеллы Яковлевны Марьяхиной в Институте сельскохозяйственной биотехнологии.
Душителем выступил не Сталин и не Вашингтон, а все та же собственная профессиональная ревность, с помощью которой выжигали и выжигают все живое в науке. Это то, что ортодокс Владимир Павлович Эфроимсон назвал неэтической конкуренцией. В этом прекрасном новом мире профессиональная ревность стала инструментом глобализации. Миром правит армия фрустрированных неудачников, клонированных трофимов денисовичей.
Лысенко живет в каждом из нас. В результате человечество страдает не только от голода и переедания одновременно, но еще и от изжоги, отравлений и нищеты, наведенной запредельными ценами на суррогаты.
Выставка Дарвиновского музея «Коллекционер растений» дает представление, что было бы, если б человек научился управлять своим животным началом. Пока этого не произошло, и сейчас это вопрос жизни и смерти. Стоило бы Дарвиновскому музею сделать выставку по современным представлениям о трихинах Достоевского в определении массового поведения человека. Без генетических предпосылок организовать революцию невозможно.
Лев МОСКОВКИН.
