Я заметил, когда у человека меняется властный статус и появляется персональный автомобиль, он меняется внешне. Меняется осанка, походка, тембр голоса, выражение лица. А вас я помню директором, теперь вы - советник. И могу поручиться, что ничуточки не изменились.
Владимир Толстой: Если бы знали меня раньше, когда работал в "Студенческом меридиане" обычным журналистом, то убедились бы, что я и тогда был точно такой же.
Толстовский стержень?
Владимир Толстой: Может быть. Но когда я согласился занять это место пять лет назад, то сказал своим детям: "Если вдруг, не дай Бог, вы заметите, что у меня меняется осанка, походка, тембр голоса, немедленно меня высмеивайте". И дети дружно взялись за это дело. У меня с детьми удивительные отношения. С одной стороны, я точно знаю, что они относятся ко мне с любовью и уважением. С другой - постоянно надо мной подшучивают. Я - легкая мишень для их юмора. Так что по детям и по моей жене Кате я всегда могу понять, что куда-то не туда двигаюсь.
А все-таки юбилей греет? Будут же поздравления. Вот я пришел от правительственной газеты...
Владимир Толстой: Я равнодушно отношусь к таким цифрам. 55, 65 - какая разница?
А 95?
Владимир Толстой: Ого-о! Мужчины в моем роду долгую жизнь не жили. За исключением Льва Николаевича - 82. Мой прадед Илья Львович, мой дед Владимир Ильич, в честь которого я и назван, мой отец Илья Владимирович уходили примерно в одно время, на границе где-то 65 лет. При этом были сильными, здоровыми людьми. Просто себя не жалели и жизнь вели бурную, страстную. Правильный образ жизни не в нашей породе. Например, регулярно обращаться к врачам.
Знаете, как умер мой дед? Замечательный был человек! Агроном в селе Троицкое Московской области, где я родился. Ему там выделили участок, он построил большой дом, но забором его не обносил. Дверь никогда не запирал. Напротив двери стояла этажерка, а на ней - шкатулка с деньгами. В его отсутствие мужички заходили и брали - кто рубль, кто трояк - будем говорить прямо, на опохмелку. Потом возвращали, хотя не всегда, но он с пониманием относился. И это не было высокомерным отношением. Он был среди них абсолютно свой человек. При этом учил гладиолусы какие-то необычные разводить, садов в селе насадил, которые после его смерти вырубили. Трудился всю жизнь, себя не щадил. Однажды он пришел в аптеку купить лекарство, и ему стало плохо с сердцем.
Аптекарши закричали: "Владимир Ильич! Вы сядьте, пожалуйста, а мы принесем носилки". А от аптеки до больнички - пятьдесят метров, площадь перейти. Он сказал: "Чего это меня женщины на носилках понесут, я сам дойду!" Сделал несколько шагов и посреди площади рухнул и умер.
Что это мы о грустном? Но раз заговорили о предках... А признайтесь-ка, Владимир Ильич: вы же - сын эмигранта?
Владимир Толстой: Мой отец родился в городке Нови Бечей, вырос в Югославии. А умер в Москве и похоронен на нашем фамильном кладбище в Кочаках близ Ясной Поляны.
Как случилось, что в ХХ веке род Толстых в России мог прерваться? Единственный из детей Толстого, кто остался в СССР, - его старший сын Сергей Львович. Его не стало в 1947 году. А род, мягко говоря, нешуточный, идущий от времен Василия Темного! Первым графом стал Петр Андреевич Толстой, сподвижник Петра I, конкурент Меншикова, за что кончил жизнь на Соловках. Писатели, художники, тайные советники, министры просвещения, внутренних дел... И, конечно, Лев Николаевич! И этот род в России мог прекратиться. Толстые приезжали бы к нам из-за границы как туристы. А сейчас и вы, и Петр, и Фекла... И прекрасная художница Наталья Толстая, у которой скоро выйдет альбом в издательстве "Зебра". Не вытравишь вас из России! Как удалось снова укорениться?
Владимир Толстой: Мы, те, кого вы назвали (добавлю еще моего старшего брата Илью и старшую сестру Феклы Марфу, серьезного филолога, но скромного человека), называем себя "сербские Толстые". Мы говорим: "Наша родина - Россия, а отчизна - Сербия". Наши отцы родились в Сербии, а мы - в России. А наши отцы говорили наоборот: "Родина - Сербия, а отчизна - Россия". Потому что они родились в Сербии, а их отцы - в России...
А потом революция...
Владимир Толстой: Да, булгаковский "бег"... Что вы хотите, если любимую дочь Толстого Александру Львовну дважды сажали. Она была вынуждена эмигрировать в 1929 году, хотя была первым руководителем музея-усадьбы "Ясная Поляна". В США возглавила Толстовский фонд, который помогал всем беженцам, и русским, и не русским.
Но вернемся к сегодняшним Толстым. Вы все из одного корня?
Владимир Толстой: Раньше я очень любил ездить на лошадях. Однажды отправился на конную прогулку на жеребце, заодно осмотреть, все ли в порядке в заповеднике. Приехал уставший, довольный и "отпустил" коня (бросил уздечку), еще не слезая с него. Любой лошадник знает, что, когда "отпускаешь" коня, он однозначно идет на конюшню, то есть к себе домой. Иначе - просто не бывает. Вдруг мой жеребец поворачивает в другую сторону и через лес идет к могиле Льва Николаевича. Продолжаю сидеть верхом и с удивлением наблюдаю. Не доходя до могилы, жеребец останавливается, опускает голову и стоит несколько минут. Потом возвращается на конюшню.
Как вы это объясняете?
Владимир Толстой: Не хочу это никак объяснять. Но известно, что недалеко от могилы Толстого был похоронен его любимый красавец-конь Делир, который пережил своего хозяина.
Давайте на этой красивой истории и закончим наше интервью. Ведь о Толстых и Ясной Поляне можно говорить бесконечно!