Сегодня рассказ о победе на чемпионате Европы 1985 года, которой просто не должно было быть.
«Чем кормить спортсменов? Только мясом с рынка!»
Я плыл и, кажется, плакал. Ныл – так совершенно точно. Как щенок. Жалел себя и сетовал на долю. Тело ватное, непослушное, с каждым вялым гребком продвигается по инерции вперёд, течение не останавливается, и я неизбежно приближаюсь к заветному финишу. Впереди последний поворот. Дистанция 200, брасс. Чемпионат Европы. Все дела. Я по третьей дорожке. Ненавижу плавать двести, а тут ещё эта засада…
Чемпионат Европы 1985 года состоялся в столице Болгарии, тёплой и гостеприимной Софии. Шёл трудный сезон. Круглое, Эшеры, Круглое, Цах, Круглое, Баку, снова Цах… Пару месяцев назад легендарный тренер ленинградского «Экрана» Игорь Кошкин сменил на посту главного начальника сборной Анатолия Пименова. Кошкин получил карт-бланш, выступив на конференции со словами: «Вы знаете, чем нужно кормить спортсменов? Только мясом с рынка!» — и его кандидатуру поддержали практически все в Москве без присутствия действующего руководства сборной. А спустя пару дней кто-то рассказал мне об этом по телефону. Мы были в ГДР тогда, на матче команд. Никто официально ничего не знал, но Пименов ходил как в воду опущенный, и тренеры-бригадиры начали злорадно шипеть ему вслед.
Игорь Михайлович Кошкин пришёл на волне смутного энтузиазма «старперов» в федерации, и всё было вроде бы так многообещающе. Но к июлю, на последнем сборе перед чемпионатом континента, люди начали сыпаться. Бригада Капшука с его спринтерами днями ходила с градусниками под мышками, кошкинские стайеры – Игорь Михайлович продолжал работу на бортике – Саля (Владимир Сальников – прим. автора), Сява(Святослав Семенов. — Прим. авт.) и Базан(Александа Базанов) ползали чуть живые по воде друг за другом, пропуская тренировки и блюя на каждом шагу.
Зенов так и говорил: «Волков, ты говно!» Мне даже казалось, слишком часто. И слово это было его коронным определением во времена нашего тогдашнего общения.Мы, брассисты, вообще плавали не у своего Зенова, а у Владимира Николаевича Юрдашева, тренера Юры Киса и Кузи, то бишь Димы Кузьмина. Кис, чемпион Европы 1981 года, на главный старт сезона не отобрался – равно как и закончивший свои водные мытарства мой дорогой дружбан, олимпийский чемпион Москвы-80, неподражаемый Жуля(Робертас Жулпа. – Прим. авт.). А Кузя рвал когти, чтобы отличиться, тем более что годом ранее он владел вторым результатом сезона в мире.
Борис Дмитриевич Зенов, тренер мой, к нам тогда на заключительный сбор в Армению не приехал. Что уж ему помешало, сейчас трудно сказать. Он, впрочем, как и мы все, имевшие доступ к заграницам, был валютчиком, спекулянтом и фарцовщиком — примерный такой торговец астраханской икрой, кубинскими сигарами, русской беленькой и матрёшками по мелочам, был часто из-за страстишки этой нашей невыездным, но то заграница, а тут практически отчий край. Видимо, были обстоятельства: оформление документов, закупки необходимого товара и прочее, и нужно было решать задачи посложнее, чем построение тренировочных микроциклов. Помню, как у меня синели руки во время кроссов, как темнело в глазах, когда я поднимался по лестнице на третий этаж гостиницы, помню, как послушно опрокидовал баночки с многочисленными и вполне сомнительными пилюлями после каждого приёма пищи…
Фекальный контекст
Выдержали тогда не все. А те, кто не сдох, выглядели уныло. Сальников слёг с подозрением на цирроз печени, Базан завис в инфекционном отделении еревнской больницы, Слава Семёнов, серебряный призёр чемпионата мира — 1982, дотянул до Европы, но сдулся там и выглядел бледной тенью самого себя, не сумев разменять 16 минут на «полторашке». Мы рвались в бой, но патроны отсырели. Провал. Хуже, казалось, не было. Ужас. Или его иллюзия. Не важно. Редкое счастье — попадание кого-то из рушунков в финал. Мы ещё не знали тогда, что может быть и хуже, например, как на чемпионате Европы в Берлине в 2014-м. Но человечеству предстояло ещё прожить 30 лет, чтобы коснуться дна, а тогда…
Тогда казалось, что мы уже в бездне. Хотя были и просветления: Поляна(Игорь Полянский), удививший планету за полгода до того, предсказуемо победил в плавании на спине. Недаром весной он побил мировой рекорд Махмуда(Сергея Заболотнова) на 200 м. Вздул всех на том самом матче СССР — ГДР в Эрфурте, где заочно уволили Пименова. В общем, Игорёк должен был победить и победил. Его золото слегка оттенило общекомандное фиаско.
Я же, как специалист по коротким дистанциям в брассе, отстрелялся по основной дистанции в первый день. Результат не стал неожиданностью, на своей любимой сотне я приплыл третьим и был этим вполне удовлетворён: на фоне выступлений товарищей вымученная мной бронза выглядела не смертельно. Но мой родной наставник, незабвенный Борис Дмитриевич, говорил так: «Волков, если ты станешь плавать одни сотни, ты будешь никому не нужен. По крайней мере, ценность твоя для команды упадёт как минимум вдвое». И это правда. У него был почти всегда очень резкий тон разговора со мной, и он никогда не стеснялся в выражениях.
Частенько я служил у него под маркой говна. Он так и говорил: «Волков, ты говно!» Мне даже казалось — слишком часто. И слово это было его коронным определением во времена нашего тогдашнего общения. И вполне может быть, что я того заслуживал. По-крайнеё мере, в его глазах. При этом первый звук «г» он произносил мягко, по-одесски, а его харизма, авторитет профессора брасса и тренера олимпийских чемпионов уже полностью разоряли мою поникшую волю, прожигая кажущейся несправедливостью перегруженную километрами воды плоть. Иногда это бывало даже смешно, потому что Борис Дмитриевич был юмористом и постоянно шутил, по-свойски, широко улыбаясь, сверкая белыми зубами и теряя суровый вид: «Волков, такого говна, как ты, в базарный день по десять копеек пучок», — мне кажется, он вообще часто употреблял это слово для форсу, не имея фекального контекста в своем посыле.
Как бы там ни было, в те годы я терзал себя длинным концом до умопомрачения, даже преуспевал в этом как-то. 2.15,95 на 200 м брассом – в альтернативный олимпийскому 84-му год я любовно разглаживал странички американских рейтингов, находя в них свое имя рядом с результатом. Там сразу трое советских пловцов – Жулпа, Кузьмин и я – значились на двухсотке в начале десятки, сразу после чудовищного по своей силе Виктора Дэвиса, уплывшего в олимпийском финале «Города ангелов» на пару секунд от всех остальных, негодных претендентов на золото.
Год работы — и на отборе в Баку я проваливаюсь до 2.18, становясь вторым, сразу после Димы Кузьмина. Мне уже тогда показалось, что что-то идёт не так. Да, пусть тёмная, абсолютно непрозрачная вода в бассейне, где к открытию чемпионата отказала система очистки, пусть она 32 по Цельсию и длинные выходы после поворотов и старта — наугад, в кромешной мгле, но результат реально не радовал. И проиграл-то я тогда Кузе всего одну сотую! Помню, приплыли нюх в нюх, коснулись финишного бортика, а табло электронного наши дорогие айзербаджанские братья себе не завели, ждём мы, ждём объявления по громкой связи, как вдруг судья-информатор — великий и бесконечно лысый Миша Рудницкий — наконец начинает выдавливать из себя: «Победу и звание чемпиона Советского Союза на дистанции 200 метров брассом среди мужчин завоевал…» — мы с Кузей плещемся в выплыве рядышком, смотрим друг на друга и превращаемся в сплошные уши. «Дмитрий…» — имя ничего не решает, у нас они идентичны, мы перестаем дышать. «…Кузьмин!» — я выдыхаю, а Кузя ликует, и ему вторят жиденькие аплодисменты с полупустых трибун. Итак, я серебряный медалист Союза с фиговым результатом, и теперь мне предстоит вновь испытать себя на 200 метров среди европейцев, защищая алый цвет флага Страны Советов в дружественной и симпатичной мне лично Болгарии на чемпионате континента.
«Бог меня любит. Если это конец, то не самый плохой»
И вот, тот самый европейский брассовый марафон. Болгария, София. 200 метров. С утра не задалось. Кошмарные ощущения предвариловки, как нельзя точнее выразились во времени на финише: 2 минуты 21 секунда с лишним. Позор. Но — честный позор. Я выложился до донышка. Руки ноги — все, что положено — налилось свинцом и отвисло в конце дистанции, превратившись в неподъёмные гири. Ничего не удалось сэкономить. Слил все, что было. Коснулся, посмотрел на табло, и как Штрилиц подумал: «Это конец, а где же пистолет?» — точно мимо финала. Загрустил не по-детски и стал дожидаться стартовых списков на вечер.
Но – чудо! Один за другим мои водоплавающие коллеги со всего старого света показывают еще более ужасающие секунды и отваливают за черту претендентов на разборки в финале. Пролетели мимо и знаменитый Адриан Мурхауз, англичанин, победивший на сотне и еле доплывший до финиша Дима Кузьмин, который был вдобавок ко всему дисквалифицирован, хотя его шансы на победу в этом виде программы котировались выше всех остальных. Другие пацаны, еще год назад летавшие секунд эдак на четыре-пять быстрее, ковырялись по 2.21-2.22 и, уже попрощавшийся с надеждой на участие в финале, я вдруг понимаю, что попадаю туда третьим номером. И смех и грех.
«Лучше бы не попал, — подумал я. – Ничего хорошего всё равно не получится». И с этими мыслями уехал из бассейна потеть в гостиницу, готовиться к вечернему заплыву. А до отъезда, минут сорок под душем внушал себе полушопотом: «Ничего, я сделал все, что мог, у меня была хорошая и долгая спортивная жизнь, и карьера тоже хорошая, долгая. Бог меня любит. Если это и конец, то не самый плохой!»
Вечер был душным. Тяжелый и разбитый я встал после восстановительного обморока. Подскоблил сизые от раздражения мышцы рук и ног там, где мог дотянуться, и, поглядывая на часы, начал собирать вещи к финалу. В холле гостиницы, в которой мы остановились, было десяток лифтов, и я знал, что проблем с их ожиданием не будет — расстояние до автобуса займет не более трех минут. Ровно за 180 секунд до его отправления я хлопнул дверью своего номера и начал спуск. На первом этаже я даже притормозил, маршрут оказался не таким долгим, как я рассчитывал и, отсчитывая про себя секунды до отъезда шатла, вразвалочку двинулся к уже улюлюкающей голосами товарищей машине. Мой хронометр был синхронизирован с точностью до доли секунды со среднеевропейским временем, поэтому, я был абсолютно спокоен.
Фото: Дмитрий Волков Дмитрий Волков
«Европа эта будет твоим последним выпендрёжем!»
Но, войдя в автобус, сразу же огрёб обулей от наставника: «Какого хрена, Волков? Тебя вся команда ждет, а ты опаздываешь!» Я законно реагирую: «Я засек движение и не опоздал ни на секунду». «Ну, ладно, обожди, ты свое получишь! Получишь по-полной, г…нюк!» Мое и без того хреновое настроение полностью обесточилось. Из меня как из лопнувшего шарика будто весь воздух вышел. Весь покрытый испариной, преодолевая болезненную слабость, я продолжал заданное судьбой выполнение расписания: ожидание разминки сидя на бортике, полчаса — сама разминка, душ, переодевание, встряхивание у массажиста, а дальше финал, как бог на душу положит.
Где-то в начале этого пути подходит ко мне Зенов: «Волков, знаешь что?» «Что?» — переспрашиваю безнадежно. «Если ты не выиграешь, тебе п…ец». Для вежливости я немного удивляюсь, а он продолжает: «И я лично сделаю все возможное, чтобы тебе это доказать. Можешь не сомневаться: стипендия, экипировки, поездки – этого ты точно больше не увидишь, как своих ушей, а Европа эта будет твоим последним выпендрёжем!». Меня подташнивало от слабости и без того, но проникнувшись пламенным напутствием наставника, я еле сдержался от приступа реальной рвоты. К горлу подкатил комок, жалость к самому себе словно спрут обхватила мое бритое тело, и я отчаянно загрустил.
Глотая соленую воду из носоглотки, по выработанной годами привычке отмотал свою разминку, выполз на бортик и на подгибающихся от дряхлости ногах поплёлся на массаж. Лежу у Михалыча и мечтаю: «Вот, сейчас пойду на финал и упаду. Сломаю ногу. Нет, надо побежать, чтобы было достоверно. И не ногу надо ломать, а руку. А то нога – это уже слишком. А как я ее сломаю? Надо упасть прямо, как я когда-то упал при переломе, на кисть, в привычном месте. А вдруг не сломается?» — меня гложут сомнения, я валяюсь на лежаке, а волшебник наш штатный, Анатолий Михайлович Елисеев, фантастически талантливый мануал, трясет и мнет мои онемевшие члены.
Я даже представить себе не мог в тот момент, что можно встать и пойти на финал. Я чувствовал совершенную, противную и липкую беспомощность с тошнотой от норадреналина, забившего мое кровяное, по самое горлыщко, русло. Словно парализованный я пытаюсь сдержаться, чтобы не разрыдаться перед всеми, как вдруг, в комнату вбегает Вадик Ярощук и кричит: «Димон, что ты здесь делаешь? Твой заплыв уже на старт пошел!» Меня словно током ударило, я падаю с лежака, хватаю аккредитацию, резиновую шапочку, очки, и не чуя ног, бегу в направление колрума. Забегаю в душную предстартовую зону. «Ай эм Димитри Волков! Ту хандред брейкстроук!», — истерично объявляю я обомлевшим судьям.
В комнату вбегает Вадик Ярощук и кричит: «Димон, что ты здесь делаешь? Твой заплыв уже на старт пошел!» Я падаю с лежака.Мне показалось это странным, но они обнадежили: «Окей, окей: ю маст хари ап! Гоу! Гоу!» Покуда не веря в чудо, выбегаю на улицу, бассейн, кстати, был у нас открытый, и дорогой финалистов мчусь к старту.
Когда я появился в демонстрационной ванне, участники заплыва уже деловито тряслись у своих тумбочек. Пытаясь утихомирить сердцебиение, обливаясь потом, подхожу к своему заслуженному стулу рядом с дорожкой № 3, аккурат под начало объявления списочного состава финального заплыва и чуть не падаю. Стягиваю шмотки, пару раз щелкаю трицепсами о широчайшую. Словно запрограммированная сомнамбула громко вдыхаю и выдыхаю воздух – моим соперникам это никогда не нравилось – и под свисток стартера оказываюсь на тумбочке. «Тэйк йо маркс!» — а дальше…
«Я умираю, но мне наплевать»
Сигнал взрыает воздух и срывает с места. Ничто более не держит на земле. Тугой струной вонзаюсь в шипящий водоворот. Вокруг клубится текучая бездна. В намокших перепонках пульсирует грохот волн. Ловлю течение и проскальзываю как можно дальше. Поток проглатывает и несет. Хочется узнать, где соперники, но сдерживаюсь: малейший поворот головы тормозит наливающееся усталостью тело. По инерции продолжаю себя жалеть и сетовать на судьбу. Пятьдесят, сто, сто двадцать пять метров — плыву, как по г…ну ползу. Медленно и печально.
И вот последний полтинник. На длинном выходе все же рискую и поворачиваю голову в сторону четвертой дорожки – никого. Не веря глазам скашиваю их влево – тоже никого. Никого впереди! Весь заплыв тащится сзади метрах в двух! Это было настолько ошеломляюще, что, забыв о своих слезах и причитаниях, что есть мочи рвусь к финишу. Рвануть-то я рванул, а мощи той и нет. То есть она есть, но ее очень мало. Из последних сил контролирую положение ног и стараюсь не напрягать шею. Чувствую вкус крови, будто лопнули жилы в голове. Я умираю, но мне наплевать. Успеваю что-то подумать на человеческом языке, как свет меркнет и я теряю сознание. Делаю судорожное движение корпусом, и тело выбрасывает на берег волной. Касаюсь бортика, как во сне. Всплываю. Возвращаюсь в себя. Смотрю на табло и поражаюсь увиденным. Я чемпион.
Фото: Дмитрий Волков Дмитрий Волков
На этом можно было бы и остановиться, но был момент: времечко, 2.19.51 – я даже язык высунул от удивления, этот, прямо скажем: неважнецкий результат не будет лучшим даже в минувший вечер, через пять минут Мурхауз проплывет на 2 сотых (!) быстрее в финале «Б», но золото все равно достанется мне. Андрюша девятый. И вроде бы все «чики-пуки», но хоть поздравлений особо и не было, мне реально повезло, вопрос мучает до сих пор, ладно я, а они-то, мои соперники, здоровые ребята, брассисты-олимпийцы-европейцы, так же как и я, что ли, все, заболели в этот день? Непруха? Мы же знаем, что это такое? Превращения в день, когда всё решается?
А потом ещё это — неизрасходованная ненависть командиров. Тех, кто, казалось, ждал иного расклада. И все же им удастся отыграться и меня уволят из сборной уже в октябре, через два месяца, на первом же установочном сборе. Сначала отчитают за фотографию — чья-то камера поймала меня в той самой позе лица, с высунутым языком, после финиша. Кошкин на собрании команды приведет меня тогда в качестве дурного примера для молодежи, сейчас-то я с ним полностью согласен, и поставит на вид.
«Видеомагнитофон? А что он будет смотреть по нему? Порно!»
Но будет там и другой случай. Во время кросса. Почуяв неладное, Зенов домчится галопом до озера, где мы прохлаждались с ребятами вместо того, чтобы бежать до Рыбаков. Красный от натуги, запыхавшийся Борис Дмитриевич появится на повороте, и застанет нас тепленькими и веселыми, а не такими, какими велел, работящими и целеустремленными. Увидет и казнит. Не всех, только меня.
А до этого была еще поездка в Японию на Универсиаду, где я купил видеомагнитофон. Один, наверное из первых в стране, в личном владении. Он и это припомнит. В общем, для дискредитации сгодилось. «А на что он мог его себе приобрести? Точно, фарсовка и валютные операции! А что он будет смотреть по нему? Порно!» — безошибочно размышляет педагог и, взяв в руки перо, сочиняет доклад в «куда надо».
Я умираю, но мне наплевать. Успеваю что-то подумать на человеческом языке, свет меркнет, я теряю сознание. Делаю судорожное движение корпусом, тело выбрасывает на берег волной.Это Кошкин потом рассказывал. Правда это или нет – не важно. В общем, он был прав, конечно, Борис Дмитриевич. Но от этого было тогда не легче: за антисоветчину и потенциальное моральное разложение меня вычеркнули из всех составов команды и отправили домой. Но плавать, слава Богу, не запретили!
Ведь когда-то были и такие случаи! Например, с Самсоновым в 1975. Вайц (тогдашний главный тренер сборной СССР по плаванию Сергей Вайцеховский) тогда запретил его, уволенного от Иоселиани, брать кому бы то ни было еще из тренеров. И подчинились ведь сатрапы. Сгноили парня. Он так из сборной по этапу и пошел. Из бассейна в тюрьму. Но, видимо, или времена были уже не те, или, быть может, люди. Кошкин вскоре объяснится со мной по этому поводу. Он будет тогда совершенно иным и непохожим на себя, решительного и властного: растерянный, жалкий, он попрощается с кабинетом, нет, с откидным командирским стульчиком в олимпийском комитете, оставляя руль сборной Владимиру Качкуркину, молодому и революционно настроенному…
В общем, проболтался я между небом и землей после всего этого с месяцишко: прокрадывался в тренажерные залы, откуда меня гнали еще вчера приветливые люди, заплывал на чужие воды, чтобы помочить тело и хоть немного его потренировать, а в декабре неожиданно был приглашён в ЦСКА. Там и повстречал друга. И все закрутилось с еще большей, но радостной силой. Владимир Станиславович Радомский. Мой Радома. Он вдохнул в меня новые силы и вернул мотивацию, мы пробыли с ним в одной лодке плечо к плечу еще долгих и прекрасных десять лет. А тогда, всего через два месяца тренировок у него, я вплыл в сезон 1986 года с лучшими результатами в мире, и на сотне и, как это не странно, на двести метров. Но это уже совершенно другая история. Источник: «Чемпионат»